Print This Post

    П.И.Филимонов. Ноги. Цикл стихотворений

    Новые oблака
    1-2/2015 (71-72) 15.06.2015, Таллинн, Эстония

    ЧЕРНОНОГИЙ

    Ушёл. Окурок бросил в ёлки,
    как криминальный элемент.
    И, головы не поднимая,
    она смотрела на него.

    Ушёл, окурок бросил в ёлки.
    И на цыганском языке
    слезливо музыка играла.
    Удачный получился кадр.

    Ушёл! Окурок бросил в ёлки!
    В лесу теперь горит пожар.
    Такие гады нынче редки,
    природу кто не бережёт.

    Ушёл. И нежно плюнул в душу.
    А эти хором разбирать,
    посты херачить на фейсбуке.
    Последней фоткой все в соплях.

    Ушёл. Горит-горит окурок.
    До основанья, а затем
    вдруг едко завоняет фильтром,
    и он вернётся докурить.

     

    КОЛЧЕНОГИЙ

    Ты стоишь у шкафа и смотришь на то, как, задрав подолы,
    за скелетом лезет скелет, а чего смотреть, выпей валидола.
    Ничего, что эта чёрная сыпь у меня на морде –
    я готов отъебать все мозги в этом сраном городе.
    Не люблю я врачей, сок айвы и ещё плеоназмы,
    да ночною порой в бедре ноги ощущаю спазмы.
    Я вчера на паспорт снимался, утром глянул и обмер:
    за моей спиной с какой-то косой влез фотобомбер.
    В общем, что? Автобус идёт, путь дымится, дорога вьётся.
    «Молодая кровь!»- кричу – «Отпусти!» А она смеётся.
    Или вот открою музей артефактов и меморабилий.
    Соберу тебя по кускам, по частям, пока не побили.
    А потом опять весна, всё растает, съёжится, выйдет боком.
    Расшвыряешь снег, расколотишь лёд, а внизу Набоков,
    улыбается, лезет, трясёт костьми, егозит скелетом.
    Потому-то я и говорю тебе: до свидания летом.

     

    БЕЗНОГИЙ

    и тут они такие как начали его портить
    чем под руку попадётся
    скалками скакалками соковыжималками
    кольями прутьями кипящею ртутью
    железными нитками
    керамическими плитками
    волынками и маслёнками
    червяками и косяками
    волшебными палочками
    и невинными девочками
    малиновым вареньем
    и квадратным уравнением
    танцующим мужчиной Айдаровым
    и страшной женщиной Суховей
    верблюдами
    яхонтами
    песнями Пахмутовой
    тряпичными куклами
    бетономешалками
    и снова палками
    всё больше как-то палками
    а он такой встал
    отряхнулся
    и сказал
    «пусть его будет, пока сам не отвалится»

     

    ДЛИННОНОГАЯ

    Мы не любили Таню К.
    любили бубны за горами
    любили маму с мылом в раме
    любили матчи «спартака»
    но не любили Таню К.
    любили сливы в шоколаде
    любили ночь и бога ради
    любили звук когда треска
    но не любили Таню К.

    любили пушки звон приличный
    любили свет и дом публичный
    любили запахом дымка
    любили снег и свет клубничный
    но не любили Таню К.

    любили майского жука
    и золотого светляка
    любили тискать мотылька
    ночного раннего дневного
    любили техника зубного
    который рвал по три клыка
    любили фотки с выпускного
    но не любили Таню К.

    мы так любили мамалыгу
    домохозяина-сквалыгу
    могли терпеть любя слегка
    любили тяпку и мотыгу
    манерный постук молотка
    под вечер пирожок с вязигой
    и заливного судака
    и ездить в нарву, лондон, ригу
    трястись в авто, читая книгу
    плести беседу и интригу
    но не любили Таню К.

    и вот настал тот день ненужный
    когда мы все, Борис Калюжный
    и я, такой уже натужный,
    Виталик, Паша – шли на ужин
    где нас ждал литр молока
    и вдруг мы слышим – за кустами
    в ночной тиши, с призывом к маме
    с печальным хрустом матерка
    на воспалённой пилораме
    рыдает-плачет Таня К.

    любовь слепа, глуха, увечна
    надсадна, скручена, конечна
    любовь – как грыжа на пупе
    любовь – синоним дцп

     

    ЛЕГКОНОГИЙ

    Томми! Томми!
    Ну да, ну давай, сделай так ещё раз шесть
    потом отойди, полюбуйся на дело рук своих (хорошо, не так ли?)
    и сделай ещё седьмой, контрольный.

    А чего губа-то так вывернута?

    В музыке нет дома для кумиров
    в кумирнях музыка звучит охрусталенно.
    Томми! Томми!
    Ведём деловые разговоры,
    о мой золотушный блондин,
    мой горячечный сертифицированный архангел в золочёных крыльях.
    Поспеши!
    И когда вода, и хрусталь, и звон,
    и бледная синева, и дискобол,
    и светлые звёздочки, которые не звёздочки,
    а светлячки, да и не светлячки, а лампочки,
    ты будешь здесь,
    ты будешь там,
    ты будешь везде,
    мой широченный король,
    идеальный потребитель,
    вкушающий и вкушаемый
    бешено аплодирующий,
    толкающийся в кулуарах
    и клюющий носом на концерте Олафура.
    И хор кастрированных олигофренов
    пропоёт тебе льдисто-красивыми голосами осанну,
    Томми! Томми! Томми Хильфигер!

     

    БУТЛЕГ

    Кофеварки у Годо
    лучше кофемолки
    в огороде либидо
    требует прополки.

    Завивается змея
    чья-то там подруга
    в огороде – полынья
    в небоскрёбе – вьюга

    Эй, зелёный, выходи,
    будет нам наука.
    В огороде – бигуди
    да стрельба из лука.

    Здравствуй, водка, славный день,
    принимай присягу.
    В огороде я – олень.
    А вот здесь я лягу.

    Как всходили семена,
    я дошёл до сути.
    В огороде – бузина,
    в Тибластане – Путин.

     

    МНОГОНОЖКА

    Час пик сводится к называнию слов
    рельсы, пальто, локти, тормоза, сигареты, костыли
    kogu aeg trügid oma kotiga!
    и буду трюгима, бабушка
    так что можешь засунуть своё праведное возмущение
    в свой сморщенный старческий анус
    и скажи ещё спасибо
    что я не сказал это тебе в лицо
    лет десять назад обязательно бы
    а сейчас я чувствую какое-то шевеление
    какую-то общность
    что-то одинаковое
    бесконечное стремление к гармонии
    бесконечную попытку романтизирования
    бесконечную попытку эсхатологии
    когда вроде бы ничего
    а на самом деле ой-ой-ой как много
    видимо дело в том, КАК фиксировать
    так что и сегодня всё будет хорошо
    а тем более завтра
    и в субботу
    и в воскресенье
    и в остальные дни

     

    ЛОЖНОНОЖКИ

    Страшен был лёд, страшен и сер, так страшен и сер
    и он кричал мне «отойди! Не подходи! не вздумай!»
    такой светлый, такой прекрасный, такой весь
    «отойди!» кричал. Не подходи!» кричал-голосил
    и сразу вспомнился Пушкин, вспомнился Фет
    (отчего они все так не любят Фета?)
    все дуэли вспомнились сразу вообще
    уходящий под воду мощный Волошин
    шуга в волосах его
    в бороде его седина и кал
    Максимилиан! Максимилиан! – кричали ему заглянувшие в паспорт оляпки
    о кто бы дал нам умереть вместо тебя, Максимилиан! – кричали оляпки.
    но не дал никто, понятно.
    потому что страшен и сер был лёд, сер и страшен.
    И ко мне подошёл Зиганшин и говорит
    знаешь что, Пася, бросай их всех на хрен
    я тоже брошу Поплавского и Крючковского
    и даже Федотова брошу, вырву из сердца своего
    и возьму тебя на льдину
    мы уплывём, уплывём в моря
    накормлю тебя подмётками и акридами
    станешь моей льдинной Евой
    родишь мне человечество
    потому что страшен и сер здесь лёд
    сер и страшен
    и знаешь, милый, мне уже всё равно
    я уже, Заменгоф, ни на что не надеюсь
    мне неважно, прорубь ли то или богова дырка славы
    будем, будем ждать великую птицу
    что оттуда к нам может быть вылетит
    чуда ждём, и оно происходит, ты видишь,
    только не здесь, не сейчас и не с нами
    будем плыть, будем ждать, будем