Эстония – вчера и сегодня

23.05.2005 Андрей Танцырев. Очерк

Раньше Таллинн был местом, куда очень любили приезжать люди из Ленинграда, Москвы — как в такую малую советскую Европу. Что-то среднее между Болгарией, Польшей и ГДР. Хороший кофе, хамят гораздо меньше, чем в Москве и Питере, можно вкусно поесть. На вокзале отличный был ресторан. За три рубля в поезд прыг из Питера – и обедаешь в ресторане. И основные культурные акции происходили в Таллинне не столько русские и русскоязычные, сколько эстонские, в эстонском колорите, в эстонском контексте… То же самое продолжается и сейчас, с той лишь разницей, что сейчас искусство и деньги на него стали уделом тех, кто выбил себе грант, или за свой счет издал что-то, или организовал выставку. Цензура здесь была мягче, чем в Союзе в целом. Вспомним, что Сергей Довлатов здесь чуть было не напечатал свою книжку про зону, но набор был рассыпан. Здесь проводились такие более-менее альтернативные художественные, скульптурные, графические выставки, где иногда выставлялись авангардные произведения. Здесь проводился джазовый фестиваль, который был описан Василием Аксеновым, когда играл «молодой Козел на Саксе» и приезжал сюда знаменитый Питерсон… ну это в 60-е… 70-е прошли – под знаком Довлатова, самая крупная фигура… В добровольном и курортном, сладостном по-своему изгнании жил в Пярну Давид Самойлов, к нему очень часто приезжали знакомцы со всего Советского Союза, прежде всего из Питера и Москвы. Я писал тогда диплом о Самойлове – заканчивал Уральский университет, но поскольку у меня были постоянные связи с Таллинном — брат, отчим и мама — поэтому я часто посещал здешние культурные мероприятия. Здесь часто гастролировал театр на Таганке, Большой Драматический театр, другие крупные театры. То же самое продолжается и сегодня, то есть, сюда приезжает с концертами и спектаклями те, кто получили большую известность в метрополии… По-прежнему приезжают. Только все это выглядит как-то немножко беднее, и больше похоже на чёс, чем на какое-то серьезную культурную акцию. То есть, событий — мало. Вот сюда все эти антрепризы рвутся из Москвы и Питера – потому что здесь платят больше, чем там, соответственно с малыми декорациями, потому что привезти сюда большой серьезный спектакль очень трудно, это дорого. Что касается попсы, то все остается по-прежнему. Здесь были в пору перестройки такие большие советские рок-фестивали, сюда приезжали все самые лучшие советские группы, Наутилус, ДДТ, Аквариум, Машина времени… и по сию пору сюда приезжают рок-группы, но времена меняются, контекст изменился, и музыканты, похоже, всё больше играют для своего же собственного удовольствия.

Что касается собственно культурной жизни тех, кто живет в Эстонии, в Таллинне, то здесь совершенно четко прослеживаются следующие тенденции: в основном эту жизнь организуют и проводят эстонцы, проводят на деньги таких организаций, как «Культуркапитал», которая получает отчисления с акциза на спиртное и сигареты и азартные игры, и на эти деньги можно издать книгу, провести акцию, или еще что-то такое. Что касается русско-язычной диаспоры, или общины, тут разные термины все-таки, и разное наполнение, то — что сказать? — я знаю, что в бывшем Советском Союзе, в национальных республиках, где сохранились русские, – прекратили свое существование многие известные журналы на русском языке. Здесь же – они продолжают издаваться, здесь три журнала на русском языке, один – «Радуга», это русская часть эстонского журнала с таким же названием. В основном там переводы из эстонского журнала, плюс еще вкрапления — статьи, проза, эссе русских авторов, которые здесь живут и работают. Журнал «Таллинн» – тоже есть такой, издается на деньги «Культуркапитал», практически безгонорарный журнал для творческой части местной интеллигенции, в основном посвящен современному срезу культуры и цивилизации. И журнал «Вышгород» – он обращен по большей части в прошлое, тоже издается на деньги фондов, посвящен публикации наследия – демократического, монархического и прочего… Все мои знакомые, которые пишут нормальные стихи и так себе стихи, все издали по книжке, некоторые по две, а то и по три, многие музыканты получили возможность записать диски… ну, это уже более сложные и дорогостоящие мероприятия…

Здесь есть хорошие русские музыканты разных направлений и стилей, но они стоят в очереди – как за грантами, так и в очереди на арену. Если представить арену большого цирка, то это все не первые и не главные номера трупп. Нельзя сравнивать эстонскую и русскую культуры и говорить о взаимовлиянии тоже пока преждевременно… Как были две параллельные культуры в советское время, так и остались по сию пору. Всё еще работают в культуре те, кто работал в советское время. Есть молодая поросль, но все это напоминает луг, на котором расцвели, ну, конечно, не сто цветов, но примерно двадцать – васильки, маргаритки, ромашки, вдруг — пеон возник среди них. Нет единого связующего центра, нет единого лидера в поэзии в живописи или в публицистике… То тут, то там вспыхивают точки таких усилий, огоньки зажигаются… Есть несколько хороших художников, которые регулярно выставляются либо в контексте эстонского искусства, либо в контексте русского, свои самостоятельные выставки, свои объединения….Говорят, сейчас уже больше ста неформальных объединений, в которые входит так называемый союз соотечественников, это люди обремененные российскими паспортами, но живущие на территории Эстонии…. Вот все их проекты – интересные, малоинтересные…как бы подпитываются метрополией или местными деньгами…Есть и другие организации, которые не входят ни в какие союзы…

Нельзя сказать, что здесь жизнь кипит, потому что в Эстонии такая внешне чуть замороженная, прохладная жизнь, есть свои сезоны кульминаций и пиков, когда видна большая эстонская тусовка со скандалами в области искусства. Туда практически не проходят русские или русскоязычные. Конечно, всё это не назовешь тлением, нет, но это – ровное-ровное горение.

Что делают русские?

Возможно, в последние два года в эстонской прессе стали чаще интересоваться вопросом: что поделывают эти русские? Изобретают ли велосипед? Или что-то более интересное? Но, в целом сейчас наметились любопытные сдвиги, любопытные акценты. Если, скажем, в советское время, четко совершенно союз эстонских писателей – это в основном эстонские писатели и где-то там жмется сбоку секция русских писателей, в основном они занимались переводами из эстонской поэзии и прозы, то сейчас такой секции уже нет, но есть несколько членов союза эстонских писателей, которые в основном туда попали благодаря переводческой деятельности, хотя они пишут и оригинальные вещи. В целом, мне кажется, достаточно уже интересных людей появилось в Таллинне и Эстонии, которых можно смело принимать в эстонские творческие союзы. Какого уровня, какого качества их произведения? Ну, я поездил по бывшему Советскому Союзу, бывал и в Питере, и Екатеринбурге, Москве, Риге, Вильнюсе… У нас, если говорить о внешнем уровне публикаций – пожалуй, дело обстоит успешнее всего – по крайней мере, если сравнивать с Латвией и с Литвой. Три журнала на русском языке, более или менее отражающее жизнь русских и эстонцев радио на русском языке.

И все же имеется какой-то барьер – русские живут в своем углу, эстонцы – в своем. У русских нет ни одной нормальной фильмовой фирмы, нет большой книгоиздательской фирмы, есть несколько небольших издательств, которые выпускают какие-то учебники, книжки, журнал… В принципе, во многом проблема — в самоорганизации русских здесь. Хотя существует, конечно, и дефицит внимательности со стороны эстонского государства, и дефицит внимательности со стороны эстонской элиты, мало им пока это все интересно, но еще и существует страшный дефицит созидательной энергии, энергии объединения, интереса друг к другу. Это проблема и поколений, и заработков, и собственного сока, в котором все варятся… Вот я бы так сказал: ресурсы есть, есть интересные люди, это часть айсберга только. Но нет координации , нет внимания друг к другу, интереса к тому, чем кто занимается. Если у диаспоры или общины есть налаженная внутренняя жизнь, то быстро и мобильно собираются не только лидерские группы, но собираются еще и болельщики, собираются еще и друзья, в прессе – идет поддержка. Ведь у нас три или четыре газеты на русском языке, не маленьких газеты – хотя их тиражи, конечно, по сравнению с эстонскими, крохотные. Условия для выживания творческих людей сегодня более сложные чем в советское время, но и более творческие, то есть можно гораздо больше, жить можно гораздо интереснее, динамичнее, чем прежде. Четко всё было: культура первого сорта – это эстонская, туда бросались деньги, туда бросалось все – переводы…огромный советский рынок, журнал «Дружба народов», все что угодно. Талантливые русские или евреи, которые оказывались в этой ситуации, они были вынуждены заниматься в основном трудом переводчика, чтобы выйти на какую-то арену. Им была заранее отведена ниша провинциальных литераторов. Сегодня – это все продолжается, но у человека есть шанс, благодаря СМИ, компьютерам, чему угодно… есть шанс.

У эстонцев событий больше, не все они интересны, иногда раздуты, но событий у них в культурной жизни значительно больше, это и понятно. Ну, русские стали мобильнее, мне кажется. Есть русский магазин старой книги, где можно найти и самые разные новые книги… магазин организовал и держит на плаву довольно молодой человек, выпускник таллиннского университета Денис Поляков. Есть и другие значимые фигуры, интересные люди, вокруг которых такие вихри образуются… Их мало, и они – выживают. О полноценной жизни — творческой и социальной – говорить пока не приходится. Выживают… Поэтому основное время уходит на то, чтобы поддержать штаны и поддержать себя на плаву. А если появляются излишки времени, то его можно потратить на совместные акции. Но это происходит пока редко, нерегулярно. Мы до сих пор не можем понять, что давно уже любое государство самоустранилось от поддержки инициатив, и не все общественные и творческие инициативы поддерживаются здесь в Эстонии. Идеология — все еще значимое слово в современном мире. В общем, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я не устану говорить, что, к сожалению русские не имеют опыта жизни в диаспорах – в отличие от армян, евреев, цыган, без этого опыта мы не умеем наладить нормальную жизнь, взаимопомощь сотрудничество, паблисити. Получится это – получится многое. Мы ведь не выбирали жизнь в Эстонии – просто из-под нас уехало государство.

Когда в «Пегасе» играли блюзы

Мы жили здесь, мы жили в империи, мы жили в одной из провинций империи и вдруг все – до свидания. Поезд ушел. Теперь вот прошел период временной растерянности. Теперь вот люди пытаются занять свою нишу в новом государстве. Но память – куда ее денешь? Конечно, нет былых тусовок, когда советские хиппи колесили по Прибалтике, лежали на траве, курили или не курили травку, слушали музыку на флэтах, издавали какие-то рукописные альманахи, Теперь мало людей приезжает сюда походить по старым улочкам. В основном это шоп-туры или развлекательные туры. Раньше, я помню, идешь по городу и везде речь развитых, культурно-развитых москвичей и питерцев, везде можно наткнуться на человека, который скажет пароль «Мандельштам», отзыв «Пушкин», «Ходасевич». Сейчас таких людей очень трудно встретить на наших улочках, но соотечественники — приезжают, они выглядят хорошо, у них есть деньги, они покупают товары, они приносят прибыль городу.

Но что-то неуловимое ушло из атмосферы старого Таллинна, того города, который описывал когда-то Василий Аксенов в своём романе «Пора, мой друг, пора», ушла какая-то странная романтическая свобода, и самый воздух старого города… в нем теперь запахи «Макдональдса» вместо прежних запахов торфа и ароматов кофе… Город стал очень туристским. А всегда грустно жить в туристском городе – если у тебя работа не связана с туризмом, со зрелищем, с легкой отвязной жизнью. Таллинн теперь такой витринный город, туристский, и очень мало здесь культуры. Все чаще слышна шведская, финская речь… Ну, это закономерно — границы расширились. Таллинн скорее напоминает тот город, который когда-то входил в Ганзейский союз. И очень много точек соприкосновения есть. Много неиспользованных ресурсов… какие-то слова тяжелые… «неиспользованные ресурсы»… Но мне бы хотелось побольше той кофейно-праздной чайной жизни, того маленького Парижа, пусть это миф, но ведь когда-то был Париж Хемингуэя, Аполлинера, Брака, Леже… все это было когда-то… Ведь когда-то у нас было литературное кафе, в 87-м, когда я сюда приехал, я его еще застал – «Пегас». Теперь «Пегас» — очень дорогое кафе. А тогда кофе заказал… кто-то играл на рояле блюзы. Кто-то читал стихи на эстонском и на русском, можно было встретить поддатых писателей, маститых и не очень, почитать свежее. Пока – такого места нету, может оно появится.

Дела киношные

Последние пять лет я занимаюсь помойкой. Я снял пять фильмов на тему наркомании в Эстонии. Снимаю документальное малобюджетное кино. Фильмы о молодежи, которая увлекается наркотиками без меры. После первого фильма я понял, что проблема эта, конечно, не медицинская, это не технологическая проблема, это проблема цивилизации и культуры. В обществе одновременно существуют национализм и советское прошлое, которое никуда не ушло, люди научились быть советскими, это надолго. И здесь есть и плохое, и хорошее. И плюс активное общество потребления складывается.

Все это вместе — уже не постмодерн, не эклектика, это — травматично. И молодые на этот вызов отвечают по-разному. И очень многие, как ни странно, отвечают поиском трансцендентного, они хотят найти что-то большее, чем машина, чем красивая девушка, красивый мальчик, чем глянец. Сейчас новый термин такой существует уже несколько лет – «глянец». И их интересует поиск трансцендентного. К сожалению, многие из них попадают не к Богу и даже не к масонам, а просто в объятия наркоты. Потому что это самый близкий, самый коварный, самый ужасный способ добиться иллюзии трансцендентного. И у нас очень много наркозависимых людей, с которыми я работал, делая кино.

В последнем из сделанных фильмов я решил поставить чисто экзистенциальную проблему — возможно ли, что инвалид на коляске с детства — ему сорок лет, он только открыл для себя жизнь, стал рисовать с помощью лечащего врача, чтобы разработать руки, у него детский церебральный паралич запущенный – возможно ли, чтобы такой человек вдруг стал художником в течение года? Он от каких-то дурацких детских инфантильных рисунков пришел к детскому орнаменту. Когда я показывал недавно в Стокгольме знакомому художнику эти рисунки, он сказал: \”Очень хорошая декоративная живопись получается\”. Что он может, этот человек на коляске? Он живет на четвертом этаже, мы его стаскивали во время съемок, чтобы пойти с ним в зоопарк, чтобы поехать на пляж, чтобы поехать в парк погулять. То есть, если ему никто не поможет, он так и будет сидеть затворником, как герой Гофмана у окна, и смотреть жизнь двора и так далее, но при этом он будет рисовать. А ему надо на реабилитацию в клинику ездить, ему надо дышать свежим воздухом. Там нет элементарного — пандусов нет в городе Таллинн, не хватает пандусов. Он живет на четвертом этаже с пожилой матерью — и все. Он как заключенный.

Я думаю: вот возьму такого героя как бы заключенного, который без вины виноватый с десяти лет прикован к коляске. И возьму другой случай: возьму парня, который у меня был два года назад, снимался в фильме, на хуторе \”Путь к спасению\” — наркомана Борьку. Умный парень, читает книжки, увлекается кельтскими всякими мифами, увлекается нашим язычеством. Все как-то мимо бога. Рисовал Гитлера для себя, художник. Нарисовал кельтские штучки интересные. Чувствуется почерк хороший, интересный, мог бы художник получиться. И вдруг мне звонят: \”Слушай, Борис умер\”. Мы поехали на кладбище и начали разматывать историю оттуда. И назвал я свой фильм так: \”Сергей и Борис\”. Один в 27 лет ушел из жизни, красивый, молодой. Ушел, награжденный ВИЧем, ушел, не найдя себе места в этом мире, в этой стране. Другой — с трудом, благодаря любви немногих близких и его любви собственной к жизни, остался пока еще. Но надолго ли? Возник такой многослойный образ нашей маленькой страны.

Недавно я был в Стокгольме. Я там не встретил ни одного наркомана. Я хорошо отличаю наркоманов амфетаминовых, героиновых от алкоголиков. Алкоголиков и нескольких тихих безумцев я там встретил, а «нормальных» наркоманов – за проведенные две недели — ни разу на улице не встретил. Не знаю, может быть, они есть, должны быть. Но нет там агрессии на улицах, нет такой атмосферы. А в Таллинне — только вышел из машины, уже встретил трех наркоманов — совершенно четко, вколотых нормально. Что им придет в голову через три часа, этим несчастным ребятам, я не знаю. Не уверен, что для католической или протестантской Европы, если туда будет осуществлено вторжение православного концепта, для них это также не будет травматичным. Думаю, будет. И не уверен, что это нужно было делать.

/…/

Мысли – советские и несоветские

Как советский человек я не могу зачеркнуть в себе империю, прошлое свое. Я тогда — любил, меньше всего — страдал. У меня было очень счастливое детство, я рос в небогатой, но очень хорошей работящей инженерно-врачебной семье. Рядом со мной были честные и культурные люди, отличная библиотека. Мы ездили каждый год на юг. Я просто хочу сказать, что, наряду с людьми, которые жили плохо в Советском Союзе, я — жил хорошо. Все мои кризисы благополучно помогали преодолеть нормальные люди. Сейчас таких людей я вижу гораздо реже. Сейчас время железных дверей. Люди спрятались за железные двери. В мире нет свободы передвижения, это иллюзия. Свобода передвижения — это для людей с американским паспортом и то в пределах своей цивилизации. А для людей с серым паспортом… Вот у меня — серый паспорт. Мне легко общаться с теми, с кем не хочешь общаться, а с теми, с кем хочешь? Доехать до Екатеринбурга из Эстонии очень трудно. Можно, но очень дорого, очень трудно. И когда я приезжаю в Екатеринбург, я вижу, что люди работают на двух, на трех работах, чтобы спастись от нищеты. Это странно, потому что в стране, где столько нефти добывается — это очень странно. Человек не создан, чтобы работать все время. Мне не нравятся веберовские концепты. Мне не нравится протестантизм с его догматикой. Человек рожден не для того, чтобы работать. Человек от природы наполовину кентавр. Вы где-нибудь в природе видели существо, которое все время работает? И не увидите, смею вас уверить. Все-таки я, например, созерцательный тип. Почему я должен ломать все время мышцы, спину гнуть, голову напрягать и с ума сходить? Меня устраивает общество, где общественный продукт распределяется очень просто. Человек с амбициями получает больше, человек без амбиций меньше, но ведет достойную жизнь.

/…/

<Журнал \"Правозащитник\", 4-2004>