Людмила Казарян: Я не делю свои тексты на «серьёзные» и «игровые» / Игорь Котюх

Летом 2020 года у проживающей в Тарту Людмилы Казарян вышел поэтический сборник, который писался почти десять лет. Название незатейливое: «Стихотворения. Дневник 2011-2020», но внутри читателя ждет множество сюрпризов. Личные переживания и так наз «филологическая поэзия», философские размышления и шутливые стихи. Автор с легкостью переключает стилевые регистры и меняет формы стихосложения, чувствуется богатый жизненный опыт и авторская зрелость. До сих пор Людмила Казарян воспринималась как критик, литературный деятель, блогер, организатор ивентов и фестивалей – и где-то с краю, на фоне, были стишки в периодике. Нынешняя сольная работа в качестве поэта – бережно составленный сборник в 136 страниц – позволяет говорить о появлении нового сильного автора. Эти стихи, это пребывание в поэзии как бы «между прочим» – всё это вкупе является значительным событием в русскоязычном литературном пространстве Эстонии.
Ниже – интервью с Людмилой Казарян в ипостаси поэта. Попытка знакомства с еще одним «я» человека, которого многие знали, но не знали. – И. К.

ИГОРЬ КОТЮХ: Начнем с названия. На обложке написано «Стихотворения. Дневник 2011-2020». Значит ли это, что Вы поэт, который всё время пишет «одну книгу»?

ЛЮДМИЛА КАЗАРЯН: В юности я ответила бы на этот вопрос утвердительно — что пишу книгу «о времени и о себе», но теперь думаю, что пишу одновременно несколько книг, просто на каком-то этапе они переплелись и слились в одну.

Вы сказали «они переплелись». Получается классическое «стихи умнее автора». Но вот что интересно: что Вы испытываете, когда к Вам приходят стихи, когда работаете с ними? Это приятное чувство? Или мучительное?

Скорее приятное. Это и радость, и преодоление, высшая степень свободы, какую я знаю.

В сборнике есть некоторое количество коротких текстов, в две строки. Можете перечислить минимальное количество условностей, при котором написанное становится для Вас поэзией?

Если текст присутствует в контексте (в окружении) поэтических текстов, то его с большой долей вероятности можно счесть поэтическим. Относительно совсем коротких текстов (моностих) ведь перестаёт действовать и определение через графику — запись «в столбик». Наиболее радикальны варианты «одно слово» или «пустой лист», о которых автор сказал, что это поэмы. И тогда остаётся либо поверить и довериться автору, либо отказать его произведениям в праве на существование.
Дмитрий Кузьмин полушутливо объявил, что существует жанр под названием «стихи Германа Лукомникова». Отсылаю к творчеству самого Лукомникова, который на Еврослэме в Париже занял второе место. Среди его стихов есть и палиндромы, и другие краткие тексты игровой природы (комбинаторная поэзия и её элементы). Что характерно: чем короче текст, тем большей изобретательности от автора он требует. То, как в поэтическом сообществе относятся к авторству палиндромов и других текстов этого типа, заставляет вспомнить о патентном бюро, выдающем свидетельства об изобретении. По поводу сочинённой мною омограммы «Атакуют. А так — уют» состоялось что-то вроде консилиума, вызвали эксперта (собирателя и знатока комбинаторной поэзии) и выяснили, что омограмма оригинальная, ранее никем не использованная. Не могу удержаться и приведу здесь свою любимую омограмму/равнобуквицу казанского поэта Вадима Гершанова: «Его загадка я. Егоза гадкая!»

Хулиганские стихи, «олбанский» йезыг, стихи на случай – почему Вам дорого то, что иные поэты оставляют в черновиках или читают в небольших компаниях?

Все тексты, включённые мною в книгу, вошли туда не случайно, а в соответствии с авторским замыслом, как часть единого метасюжета. Я не делю свои тексты на «серьёзные» и «игровые», в них всех воплощается тютчевское «играй с людьми, играй с судьбою». Я знаю, что сейчас в поэзию возвращается и серьёзное (без иронии) отношение к лирическому субъекту, и категория возвышенного. Но я считаю, что создание собственной смеховой культуры не менее важно. Говорят, что какие-то из моих «порошков» и вошедшая в изданную в Издательстве Диалог книгу цепочка катренов на рифму к слову «прокомментировал» уже «пошли в народ», что кто-то спрашивал: как, у этих текстов есть автор? Так вот, у этих текстов есть автор, а смысл их не сводится к простому зубоскальству. Джеймс Крюс приводит в книге «Тим Талер, или проданный смех» английскую пословицу: «Научи меня смеяться, спаси мою душу». В течение десяти лет, отображённых в текстах моей книги, я много раз нуждалась в спасении. Пусть читатель смеётся вместе со мной и вместе со мной задумывается:
я всю жизнь искал его
молился медитировал
а он ни разу никого
не прокомментировал
На самом деле в книгу вошло далеко не всё, написанное мною в период с 2011 по 2020 год, что-то я не стала включать — но вовсе не потому, что сочла несерьёзным. «Речь бескорыстная, сама себе хвала, // Утеха для друзей и для врагов — смола».

Очень хорошо, что разговор зашел о смешном. Как раз хотел сказать, что Ваша поэзия обладают в числе прочего таким редким качеством как юмор. Вы умеете написать легко и смешно. Рифмованная шутка и условные серьезные стихи – что дается Вам сложнее?

Я осознанно избегаю излишнего пафоса в своих текстах. И мне кажется, что умение шутить в стихах пришло вместе с общей раскованностью при работе со словом (не знаю, можно ли её назвать мастерством — я избегаю всего, что подчёркивает «мастеровитость»). А ещё обращение к юмору совпало по времени с периодом более активного общения с людьми, в том числе с другими поэтами…

Скажите, зачем датировать тексты? Георгий Иванов называл стихи «кусочками вечности», разве для этого нужна временная привязка?

Я уже говорила об этом где-то. Для меня образцом — или, скорее, лозунгом — стали слова Ю.Олеши «Ни дня без строчки». Дневниковый принцип записи соблюдается мною с незапамятных времён — и день, отмеченный строчками стихов, я не считаю пропавшим без вести. У меня есть и тексты, созданные специально, чтобы не забыть какие-то события или беседы, какие-то дорогие сердцу мелочи… Вечность — это что-то большое и далёкое. Рукописи очень даже хорошо горят, и книги тоже. Я не претендую на место в вечности.

Ваши стихи часто интертекстуальны. Во вступительной статье Вы раскрываете некоторые источники: Андрей Полонский, Василий Филиппов, Михаил Квадратов, Виталий Пуханов, Игорь Караулов. Но очень легко обнаружить и другие ссылки, от Библии и Маркса – до золотого фонда советской мультипликации и Солженицына. Слова порождают слова?

Если говорить о Василии Филиппове — то на меня повлиял, скорее, его биографический миф, его трагедия («При виде поэта, который теряет речь…» – это отсылка к его диагнозу), остальные перечисленные Вами — это дорогие мне собеседники и в книгах, и в интернете, и в жизни. Известный поэт и критик Андрей Пермяков отметил в моих текстах связь с текстами Виталия Пуханова и Игоря Караулова. Сама я точно могу сказать о значительном влиянии на меня В. Пуханова — но дело в том, что он является автором, который при первой же встрече с его стихами был мною опознан как «свой», как очень созвучный тому, что я сама собиралась делать с поэтическим словом. В такой ситуации не избежать прямого влияния. Влияние других поэтов на меня более извилисто. Цитаты же из Библии или из классиков марксизма-ленинизма по большей части адресованы читателю, который может их распознать.

Развернем тему. Кто Ваш идеальный читатель?

Ну вот тот самый, кто может распознать используемые мною цитаты и отсылки — или же отложит это на потом и радостно обнаружит их при чтении источников. Но читатель не обязан быть идеальным, понимание текста — не менее загадочный творческий процесс, чем процесс его создания. Я помню, как сами Вы сказали: «Мой идеальный читатель — я сам». Но человеку нужен другой человек, мы нуждаемся в собеседнике или хотя бы в образе Другого. Автокоммуникативными являются у меня разве что какие-то чисто мнемонические тексты — но и они адресованы мне-в-будущем, то есть уже не той, кто пишет.

Да, человеку нужен другой человек, но найти близкого себе Другого в стране с населением 1,3 млн человек – это (почти) невыполнимая задача. Человека, который ходил бы по тем же улицам, впитывал бы в себя те же новости, читал бы худлит на русском и эстонском языках. Человека, который легко переключался бы с русского на эстонский и наоборот; человека, который понимал бы русские фразеологизмы и игру слов на эстонском. И так далее. Поэтому я пришел к своему выводу, но вовсе не настаиваю на его универсальности. Мне показалось, что Ваша поэзия в большей мере смотрит в сторону русской культуры, поэтому, вероятно, Ваш идеальный читатель не обязательно должен жить в Эстонии, например…

Да, мы живём в удивительное время, когда возможно не просто общение, но и быстрый отклик от тех, кто находится на другом краю света. Это большое счастье само по себе, вдвойне — если собеседник владеет моим родным языком. Но «есть тонкие, властительные связи» с местом действия, которые могут не проявляться в тексте непосредственно, но всё равно влияют на автора и на то, что он пишет. Порой я понимаю, что меня волнует не совсем то, что интересно жителям других стран. Это действительно тонкие, порой неуловимые отличия, тем более в эпоху глобализации — но они существуют, и я придаю им значение… возможно, мой идеальный читатель живёт как раз в Эстонии. Или только что родился…

Как быть тем, для кого знакомство с современной русской поэзией закончилось на именах Бродского и Высоцкого, кто не может «считать» в Ваших стихах Квадратова и Пуханова? Таким любителям поэзии будет труднее понять авторский замысел?

У Анны Ахматовой есть замечательная формулировка «У шкатулки тройное дно», при помощи этой метафоры можно описать устройство поэтического текста. В художественном тексте присутствует несколько слоёв (уровней), на которых смысл текста проявляется и дублируется. И если читатель воспринял основной посыл текста, то скрытые в тексте цитаты и аллюзии будут восприняты интуитивно (например, как знак тайны, загадки). Иногда для понимания текста надо просто прожить жизнь. А переклички с современниками — это что-то вроде ауканья в лесу, когда голос зовёт кого-то одного, но слышат его все.

Вернемся к разговору о юморе. Мне показалось, что перечисленные Вами авторы, скажем так, не очень склонны к юмору (разве что Квадратов). А кого из поэтов Вы читаете, чтобы лишний раз улыбнуться?

Ой, что Вы! И Виталий Пуханов обладает великолепным чувством юмора (и я говорю не только об «Одном мальчике»), и у Игоря Караулова есть строки и тексты, вызывающие улыбку. Вообще у меня есть теория о том, что чувство юмора близко чувству чудесного, способности увидеть мир под неожиданным углом. Недаром многие фантасты являются по совместительству юмористами (даже сам Эдгар По!). Из последних прочитанных книг меня очень насмешил и порадовал массой открытий роман Елены Скульской «Самсон выходит из парикмахерской» (надеюсь написать об этой книге поподробнее). Что касается Михаила Квадратова, то его чувство чудесного и чувство юмора — особенные и неподражаемые, воспроизвести этот удивительный взгляд на мир я просто не дерзну…хотя в моей книге и есть один текст, написанный под его сильным влиянием:
смешным хорошо
их жизнь легка
вот он играет с нами
лает собакой его рука
и машет ушами

Вы поэт и культуртрегер. Что сначала, что потом? Организация ивентов – это разновидность творчества?

Сначала — поэт. Потом — поэт, пожелавший жить среди других поэтов. Потом уже были шаги по реализации этой мечты, которые привели к созданию фестивальных и других проектов.
И организация фестивалей (особенно на уровне замысла, концепции), и выступления на них — это творческий труд, постоянно возникает проблема выбора (кого пригласить, какой мессидж вложить в фестивальную программу, какие подборки выбрать для чтения…).
Многие мои сильные ощущения, отразившиеся и в стихах, связаны с драматической историей потери и нового обретения фестивального проекта в 2017 году, когда после разрыва с соорганизаторами родился Тартуский международный поэтический фестиваль имени В.А.Жуковского, который даже в суровых условиях пандемии 2020 года состоялся в сентябре с живыми участниками из трёх стран и при участии публики. И запланирован вновь на сентябрь 2021 года.

Ваши ответы выявляют в Вас человека, читающего вдоль и поперек современную русскую поэзию и критику. Делаю Вам комплимент как организатору: благодаря фестивалю Жуковского я открыл для себя несколько прекрасных поэтов, которых не знал раньше, и которых теперь с удовольствием читаю. Почему Вам так важно знать и читать сотни и тысячи русских поэтов? Что Вам это дает?

Мне захотелось по-вампирски поклацать зубами.
Чтение других поэтов и общение с ними меня вдохновляет. Даёт силы продолжать жить. И я очень радуюсь, что фестиваль, вероятно, играет похожую роль и для других авторов, что мы заряжаем друг друга желанием жить и работать, обмениваемся идеями и энергией. Узнавать новое, делать открытия — не в этом ли счастье?

В последние годы Вы активно выступаете как критик (комментатор) современной поэзии. Это еще одна Ваша ипостась. Но в книге есть и тексты, стремящиеся к прозе. Это для Вас «большие стихи» или Вы рассматриваете для себя возможность стать со временем прозаиком?

В книге просто есть прозаические вставки — как своего рода автокомментарии, а также ради подчёркивания дневниковой природы текстов. Нет, я не собираюсь становиться прозаиком, хотя и зарекаться не буду — вдруг дозрею? Художественная проза гораздо сложнее поэзии, до неё ещё надо дорасти.

Ваши стихи – это русская поэзия в Тарту? Или русская литература Эстонии?

А это решать уже не мне, а моим читателям. Благодаря социальным сетям они разбросаны по всему миру. Но если меня будут читать в городе, который я люблю всем сердцем, и в стране, гражданкой которой я являюсь, я буду счастлива.
И я бы внесла третью возможность, обыгрывающую определения «русский» и «русскоязычный». Я считаю, что мои стихи — это эстонская литература на русском языке. Общение с авторами, которые живут в России, только укрепило меня в этом мнении. Я русскоязычный эстонский автор.