Предисловие от переводчика

«Новый Ванапаган из Чёртовой Дыры» («Põrgupõhja uus Vanapagan»)
— последний роман А. Х. Таммсаара, написанный им летом 1939 года (почти
за год до смерти). Он считается самой многослойной работой писателя,
поскольку включает в себя политический, фольклорный, теологический и
интертекстуальный уровни. Несомненно, что роман является одним из
шедевров писателя. В основе сюжета – персонаж эстонской народной
мифологии Ванапаган (дословно «старый язычник»), в котором переплелись
черты христианского чёрта, злого духа и великана. Фантазия автора
отправляет его из пекла, где он успешно хозяйствует, на землю в образе
бесправного крестьянина-батрака Юрки. Ибо в небесной канцелярии
возникло сомнение: создан ли человек вообще так, чтобы он мог обрести
спасение? Роман изображает крестьянскую жизнь гротескно, поэтому не
всегда может восприниматься всерьез. Несмотря на обилие юмора в
произведении, это самая пессимистическая работа Таммсааре.
На мой взгляд, ключевую мысль романа автор вложил в уста не самого
праведного персонажа книги – пастора: «…Один непоколебимо верит, что он
Ванапаган, а живёт как человек. Другой верит, что он человек, а живёт как
чёрт. Так и с человеком здесь на земле: он или ложно верует, или
неправильно живёт. Как сделать так, чтобы человек и верил правильно, и
жил по правде? Во власти ли это самого Господа? И если это в Его власти,
отчего же Он уже давно так не устроил?»
Роман был переведён на многие языки, в т.ч. на русский (перевод
А. Соколова, Эстонское государственное издательство, 1955; 1956, 1957, 1965,
1968, 1977). Казалось бы, что этого и достаточно, но… Однажды я решил
посмотреть эстонский фильм „Põrgupõhja uus Vanapagan“ (1964). А для
лучшего понимания темы прочитал на эстонском языке и сам роман.
Поскольку живу в России, эстонские книги присылает по моей просьбе
приятель из Вильянди. Случайно нашёл в Интернете и русскоязычную
версию. Обнаружил довольно вольное обращение с текстом, увидел, что за
65 лет перевод значительно устарел. А в итоге примерно за два года перевёл
книгу сам. Что из этого получилось, судить только вам, дорогие читатели.
– Алексей Намзин / декабрь 2020 / Удомля

---

АНТОН ХАНСЕН ТАММСААРЕ

НОВЫЙ ВАНАПАГАН ИЗ ЧЁРТОВОЙ ДЫРЫ

Прелюдия

В небесной канцелярии был обычный ежегодный день сортировки душ: подытоживали, сколько душ попадёт в рай, сколько отправится в ад. Ванапаган уже с раннего утра ожидал за дверью, чтобы быть готовым войти, как только явится ангел-посыльный. Но ждать ему пришлось сегодня долго – ангел всё не приходил и не приходил. Уже давно минул полдень, когда Ванапаган, наконец, собрался с духом, шагнул к двери и постучал – вначале тихонько, затем громче и, когда никто не пришёл открывать, начал колотить изо всех сил, так что загрохотало всё поднебесье, словно грянул гром среди ясного неба. Теперь только явился Пётр, приоткрыл дверной глазок и, увидев Ванапагана, спросил официально, словно имел дело с посторонним:

«Чего изволите?»

Этот вопрос ещё больше возбудил и без того разозлённого ожиданием Ванапагана, а потому он резко ответил:

«Привратники-то барские важнее самих господ будут. С каких это пор ты меня больше не узнаёшь?»

«С сегодняшнего дня», – спокойно и с прежним безразличием ответил Пётр, и хотел закрыть глазок. Но Ванапаган оказался проворнее и воткнул палец в отверстие глазка, задержав заслонку, так что обзор хоть и сузился, но всё же не исчез вовсе.

«Да постой же, постой, Пётр – сегодня день сортировки душ», – проговорил Ванапаган в узкую щель поверх пальца, в которую был виден только правый глаз Петра.

«Нет больше никакого дня сортировки душ», – сказал Пётр. «Отменили его», – добавил он, пояснив.

«Как так отменили?» – изумлённо воскликнул Ванапаган. «У меня же договор».

«Он больше недействителен», – сказал Пётр.

«Как так больше недействителен?!» – приходя в ещё большее изумление, воскликнул Ванапаган, начиная уже волноваться: «Он же подписан обеими сторонами, а в одиночку ведь такой договор изменить нельзя».

«И всё же договор недействителен», – подтвердил Пётр. «Дня сортировки душ нет, ведомости нет, душ нет».

«Не говори чепухи, Пётр», – уже примирительно сказал Ванапаган. Но Пётр ответил ему холодно и отчуждённо:

«Прошу оставить свои фамильярности, мы больше не знакомы».

«Тьфу ты чёрт!» – возопил теперь Ванапаган, ибо он начал выходить из себя. «Я знаю тебя, а ты знаешь меня уже с тех пор, когда ты отрёкся от своего Господа[1] – как же мы не знакомы. Очень даже!»

«Нет», – твердил Пётр. «Таков приказ, и знать ничего не знаю. Пожалуйста, выньте пальцы из глазка, чтобы я мог его закрыть».

Из этих слов и по тону Петра Ванапаган, наконец, сообразил, что на небесах и впрямь подули новые ветра, и он сокрушённо молвил про себя: «Что же мне делать с преисподней и моими ребятами, коли душ я больше не получу! На кой мне этот ад с его копотью и вонью?»

«Уважаемый, уберите свои пальчики из глазка по-хорошему», – прервал Пётр размышления Ванапагана, «иначе я буду вынужден использовать иные средства».

«Пётр, друг сердечный…», – умоляя, начал Ванапаган.

«Мы больше Вам не друг», – прервал Пётр.

«Но ведь были когда-то», – ответил Ванапаган, «и именем этой былой дружбы я прошу тебя, приоткрой на минутку дверь и впусти меня, чтобы я мог толком послушать, в чём дело».

«Мне не разрешено Вас больше впускать», – сказал Пётр теперь немного приветливее.

«Но, может, ты сам сможешь выйти на чуток, чтобы перекинуться парой разумных слов, как в прежние благодатные времена?» – спросил Ванапаган. «Пойми же, разлюбезный старый друг, не осмелюсь я так-то  домой идти. Ибо что я скажу старухе и ребятам, коли приду с пустыми руками».

Пётр слегка призадумался, а затем сказал:

«Ладно, я выйду, но прежде вынь пальцы из глазка».

«Вправду выйдешь?» – испытующе спросил Ванапаган.

«Выйду», – коротко и решительно ответил Пётр.

Ванапаган вытащил свои пальцы из заслонки глазка, и та захлопнулась. Но прошло так много времени, прежде чем появился Пётр, так ужасно много, что Ванапаган уже подумывал снова начать громыхать кулаком в небесную дверь, ибо усомнился в обещании Петра.

«Как всё сегодня на небе ужасно тянется», – заохал Ванапаган, когда, наконец, явился Пётр.

«Я хотел прихватить с собой бумагу, подождал её, но всё-таки не получил», – пояснил Пётр, уселся на верхней ступеньке небесной лестницы и предложил Ванапагану тоже присесть рядом.

«О какой бумаге ты толкуешь, коли душ не получить?» – спросил Ванапаган.

«Это та бумага, где письменно извещают о новом порядке и условиях получения душ».

«А, тогда всё же можно их получить?!» – обрадовался Ванапаган.

«Ну, разумеется, ибо договор остаётся в силе, только вот…»

«Чего же ещё, коли договор остаётся в силе?» – нетерпеливо воскликнул Ванапаган. «Остаётся в силе, но его не исполняют, а?!»

«Исполнят, но лишь при одном условии: ты должен человеком сойти на землю и …»

«…и родиться от женщины, да?[2]»

«Такого условия нет», – деловито сказал Пётр. «Можешь родиться от женщины или всё равно от кого, а можешь и в таком же виде, как туда до сих пор захаживал».

«Ничего не понимаю», – изрёк Ванапаган. «Что за новое условие такое, что я должен сойти на землю, коли я и по сей день туда захаживал».

«До сих пор ты захаживал как Ванапаган, а теперь должен сойти человеком, пойми ты, да прислушайся ты как следует – че-ло-ве-ком, смер-тным че-ло-ве-ком».

«А умереть я тоже должен?»

«Умереть тоже должен».

«Нет, этого я не сделаю».

«Ладно», – спокойно произнёс Пётр, «поступай, как знаешь, никто тебя не будет принуждать».

«А что же станется с душами?» – спросил Ванапаган.

«Душ больше не получишь, если не сойдёшь на землю человеком».

«А коли сойду?»

«Тогда, может быть, и получишь», – ответил Пётр.

«Что это за «может быть» там ещё?»

«Это «может быть» и есть то самое главное», – пояснил Пётр. «Если проживёшь на земле так, что обретёшь спасение, то будет у тебя право получать души на веки вечные. А если ты, умирая человеком, отправишься в ад, то потеряешь право получать души на веки вечные. Более того: у тебя потребуют назад даже полученные раньше души, так что ад полностью опустеет от душ человеческих».

«Тогда уж было бы вернее и последовательнее, если бы Царствие Небесное и ад весь себе прибрало», – рассудил Ванапаган.

«До поры до времени мы этого не сделаем», – сказал Пётр.

«Ах, только до поры до времени», – усмехнулся про себя Ванапаган. Но, немного подумав, он по-приятельски обратился к Петру, спросив:

«Это всё очень интересно, что ты говоришь, но в деле должна быть всё-таки какая-то суть, какой-то особый умысел – ни с того ни с сего и на земле своего хорошего друга не обдирают как липку, а на небесах-то и подавно. Почему затеяли разорить мой дом? Зачем отстраняете ад от мировой экономики? Я, по-моему, никакого повода для этого не давал».

«Причины кроются глубже», – промолвил Пётр.

«Ты хочешь сказать – выше».

«Хоть бы и так».

«А ты не мог бы объяснить подробнее?»

«Это тайна», – ответил Пётр.

«Боже мой!» – воскликнул Ванапаган. «Я до сего дня не растрепал ещё ни одной небесной тайны, не сделаю этого и теперь. Хотя никто больше и не держит своего слова, Ванапаган его, однако, держит, ибо такова его натура. Поэтому, о Пётр, почему Господь желает сделать меня человеком и послать на землю?»

«Господь начал сомневаться в людях – поэтому», – ответил Пётр.

«Но человек ведь создан самим Господом».

«Так-то он так, но…»

«Но ведь тогда Господь начал сомневаться в творении рук своих и в себе самом».

«Хоть бы и так. На небе, собственно, начали сомневаться, создан ли человек вообще так, чтобы он мог обрести спасение. А если он не может, по какому тогда праву после смерти его отправляют в ад?»

«Значит, всех разбойников и убийц отправлять в рай, не так ли?» – спросил Ванапаган.

«Да нет, но…»

«Третьего ведь не дано», – перебил Ванапаган, «человек отправляется либо в рай, либо в ад».

«На небе пришли к третьей мысли».

«Какой?» – обеспокоенно спросил Ванапаган.

«Что если человек, быть может, действительно создан так, что он вообще не может обрести спасение – это значит, что сотворение человека не удалось, и тогда следует забрать его обратно».

«Что следует забрать обратно?» – непонимающе спросил Ванапаган.

«Человека».

«Что это значит?»

«Это значит то, что род людской, каков он есть, попустят уничтожить, и соберут вместе души человеческие из рая и ада, и отправят их обратно туда, откуда они вышли».

«Ты шутишь, а?» – спросил Ванапаган. Но Пётр ответил с прежней серьёзностью:

«На небе шуточками не бросаются».

«Тогда это означало бы конец всем былым начинаниям, усилиям и достижениям», – сказал, немного подумав, Ванапаган.

«Так и означало бы», – спокойно подтвердил Пётр и добавил: «Потому и было бы так важно, если бы ты пришёл на землю человеком, чтобы поставить эксперимент, действительно ли невозможно обрести спасение. Иными словами: в облике человека ты должен доказать, что не Господу его творение не удалось, а люди сами поганят свою жизнь, и что тогда справедливо и оправданно, если души их отправляются в ад».

«А ты полагаешь, что новых условий для получения душ не поставят?» – дотошно выпытывал Ванапаган.

«Этого не бойся».

«Тогда я сойду на землю человеком», – решил Ванапаган.

«Это отрадно для меня и для всего рая», – облегченно вздохнул Пётр, и хотел было встать, но Ванапаган положил свою руку на его колено и попросил:

«Ещё один момент. Маленький практический вопрос: могу ли я прихватить с собой на землю и свою бабку?»

«Если она не будет там тебе обузой», – засомневался Пётр.

«Я не думаю. А коли это будет так, то я живо отправлю её обратно в ад».

«Тогда ладно, думаю, на это дадут согласие».

«Ещё кое-что: как ты считаешь, кем бы мне стать на земле – крестьянином, купцом, промышленником, рабочим, дипломатом, учёным, писателем, художником или священником? Кому сегодня легче всего обрести спасение?»

«Сложно сказать, очень сложно», – задумчиво произнёс Пётр. «Я был в своё время рыбаком, но ты и сам знаешь, как обстояли мои дела. Земледелие – вещь хорошая, но если начнутся войны, что опустошат поля, сожгут дома и уничтожат скот, поубивают твоих жён-детей, то ты непременно попадёшь в рай, ибо не будет тебе ни от кого милости и пощады, кроме как от Бога. Если же не случится войны, и ты начнёшь всё богатеть на разных государственных субсидиях, то ты захочешь жить, как какой-нибудь промышленник или купец, которые наживаются на высоких пошлинах во имя отечества. И тогда мало надежды, что ты помыслишь о спасении своей души, хотя будешь ходить в церковь и причащаться, как требует хороший тон, и будешь платить церковные налоги без нажима полиции. Рабочим стать не советую, ибо племя это в нынешнее время из-за своей многочисленности слишком заносчивое, чтобы ему хотелось попасть в рай. Делами в мире вершат биржевые маклеры и фабриканты-оружейники, но если тебе хотелось бы только языком молоть, то дипломатическая служба была бы очень подходящей. Со сферами умственного труда нынче гиблое дело. Когда-то дух влиял на власть, теперь же происходит наоборот. Как бы ты хотел учёным, писателем или художником приблизиться к Богу, когда властью правит мамона, а тобою правит власть! Остаётся ещё духовное звание. Но ты и сам знаешь, что с давних пор у них на вооружении обряды, молитвы и золочёный крест, но не деяния. Ты же должен поступать наоборот, если хочешь спастись. Но я боюсь, что тебя забросают камнями, если ты поступишь наоборот. Я так считаю».

«А если бы мне захотелось при желании сменить профессию?» – спросил Ванапаган.

«Можешь», – ответил Пётр. «Можешь даже создать для себя новую подходящую профессию, если пожелаешь».

«Тогда ладно», – решительно произнёс Ванапаган. «Начну с земледелия, а там поглядим, что получится».

«Одно лишь помни: ты должен покинуть землю праведником, или не получишь больше ни одной души в ад».

«Помню, раз всё у меня поставлено на карту».

«Не только у тебя, но и  у нас в раю», – поправил Пётр и поднялся. «О чём сегодня потолковали здесь изустно, об этом несколько дней спустя изложим письменно, чтобы было всё точно и ясно». Сказал и исчез за райскими вратами.

«Точно и ясно», – повторил Ванапаган, стоя в одиночестве на лестнице. «И чего они все только не выдумают! Ванапаган человеком да на землю! Ох, тяжёлые времена, безвременье!»

 I

Вдали от людей и дорог, в лесной глуши, стоял одинокий хутор Чёртова Дыра[3]. Судя по всему, опустел он уже давно, потому как старый хозяин умер, а нового не находилось. Но в один прекрасный день случайный прохожий заметил, как из волокового оконца[4] курится дымок. Так стало понятно, что кто-то там живёт. Но кто был этот кто-то, по правде говоря, никого особо не интересовало. Ну, кому какое дело до нового хозяина Чёртовой Дыры. Прошла уйма времени, прежде чем и местная власть прослышала об этом и потребовала от него самого внести ясность. Но бумаги у нового хозяина оказались исправны: имя Юрка, в христианским браке с Лизете, детей нет.

«Кто разрешил поселиться в Чёртовой Дыре?» – спросили у Юрки.

«Небесная канцелярия», – ответил тот.

«Но это же не их хутор».

«А чей же? – спросил Юрка.

Из этих двух ответов в отношении Юрки и его жены Лизете пришли к выводу, что они какие-то раскольники, и что «чердаки» у них не в порядке. Стало быть, подходящие жильцы для Чёртовой Дыры, ведь люди с нормальным рассудком ищут общества себе подобных.

«Откуда узнал, что Чёртова Дыра опустела?» – спросили у Юрки.

«Там же не было людей», – прозвучал ответ.

«Да, в других краях они были», – пояснила старуха.

«И понравилось там?»

«Вроде бы так», – ответил Юрка.

«Название Чёртова Дыра тоже нравится?» – ухмыльнулся чиновник.

«Ещё бы», – серьёзно ответил Юрка.

«Ну, раз такое дело, то оставайся в Чёртовой Дыре за хозяина и можешь там забавляться,  как Ванапаган со своей старухой – никто туда не придёт и тебе не помешает».

«Как Ванапаган[5] со своей старухой», – вторил Юрка и разразился таким хохотом, словно лошадиное ржание грохнуло из бочки. Чиновник с изумлением уставился на него, ибо впервые в своей жизни он слышал подобный смех: да и не походил тот на человеческий.

Но, разглядывая Юрку, чиновник вскоре отметил, что едва ли он и видывал-то ранее подобного человека. Ростом хоть чуть выше среднего, зато грудь колесом, словно бочка какая, а не человек. Руки раскорячены по обе стороны от тела. Лицо широкое да приплюснутое, лоб низкий да плоский, почти вдавленный, голова большая и круглая, волос рыж и курчав, сливается по ушам с такою же бородою, растущей по шее чай до самой груди. Вообще, трудно сказать, где у этого человека может заканчиваться борода. И ноги-то, должно быть, покрыты всклокоченной шерстью. Весьма странно было видеть возле этого мужичищи приземистую, щупленькую, слегка сгорбленную, чёрную как смоль старуху. И как эти двое сошлись, и как уж они сладили! Да ведь сладили, так как чувствовалось, что это уже не молодожёны.

«Детей у вас нет», – напоследок отметил чиновник. «Деток бы надо, иначе смысла нет ни в хуторе, ни в труде».

«Так ведь пойдут», – молвил Юрка.

«Коли хлебца хватит, то и пойдут», – дополнила Лизете сказанное стариком.

«А до этого не хватало?» – спросил чиновник.

«Значит, не хватало, раз деток нет», – ответила старуха.

«Значит, не хватало», – пророкотал в бороду и Юрка.

«Даст Господь деток, подаст и хлебца», – продолжил чиновник.

«Вроде бы так», – ответствовал Юрка.

Выполнение формальностей заняло некоторое время, но казалось, что у новых хозяев Чёртовой Дыры времени в достатке: они не спешили и не ёрзали на месте, а сидели и терпеливо ждали. Время от времени старуха пыталась завязать со стариком беседу, но тот всякий раз обрывал её на полуслове, говоря:

«Не трезвонь, дело господское».

Старик сидел так тихо, что его одолел крепкий сон, но как только он добрался до того места, откуда храп уже должен был вырваться наружу, то получил от старухи тычок под рёбра вместе с бранью:

«Что же ты, скотина, сразу и храпеть! Не можешь нисколечко вести себя, как крещёные люди».

«Ась?» – спросил Юрка и неестественно вытаращил глаза.

«Не рычи, говорю».

Наконец, всё было окончательно улажено, так что обитатели Чёртовой Дыры могли бы и уходить, но старик вновь опустился на стул, словно бы ему здесь так сильно понравилось, что и уходить-то не хотелось. Старуха некоторое время стояла рядом, затем сказала:

«Ну, может, пойдём, дом-то ждёт».

«Вроде бы так», – произнёс в ответ старик, продолжая  по-прежнему спокойно сидеть.

«Эй, да поднимайся же ты, чего ещё удумал», – понукала старуха, но так как старик не трогался с места, схватила его за рукав пиджака и затормошила, приговаривая: «Пора и честь знать, дорогу домой гнать!»

«Вроде бы так», – молвил старик и поднялся со стула.

Вдвоём – муж впереди, жена позади – они потопали к двери на выход. Таким же порядком зашагали и по дороге. Некоторое время никто из них не проронил ни слова, затем старуха начала толковать:

«Что ж, пристанище-то у нас теперь есть, а поросёночка, ягнёночка, тёлочки с курочками-петушками и нет. Вот достать бы сначала поросёночка, чтобы похрюкивал себе в закутке».

Старик молчал и вышагивал к дому. Но когда им навстречу попалась незнакомая старушка, Юрка остановил её и сказал:

«Моя старуха поросёнка просит».

«Батюшка желанный, нет у меня, у бедной, ни поросёночка и ничегошеньки», – ответила старушка. «Десять лет назад был у меня последний, да и тот от краснухи помер и боле не поднялся».

«А что, иногда поднимаются?» – спросил Юрка.

«У хозяина поднялся: вечером околел, а утром ел себе из корыта. Всех обуял страх, что никак Судный день[6] близок – раз уж и животные воскресают из мертвых[7], то и людской час недалёко».

«Стало быть, не поднялся твой поросёнок», – промолвил Юрка.

«По сей день не поднялся, батюшка желанный», – ответила старушка.

«Тогда прощай», – сказал Юрка и, отвернувшись, продолжил путь со старухой, следующей за ним пятам, в то время как старушка провожала их взглядом.

Следующим встречным был старичок, которому Юрка повторил то же:

«Моя старуха поросёнка просит, так что…»

Деревенский несколько мгновений вопросительно разглядывал Юрку, словно бы не совсем понимая смысл этих слов, а затем спросил:

«Поросёнка хочешь купить, что ли?»

«Вроде бы так», – ответил Юрка.

«Издалека будете?» – осведомился незнакомец.

«Издалека…со старухой».

«Вы что, хозяева?»

«Вроде бы так».

«Своей свиноматки нет?»

«Пожалуй, нет».

«Большой хутор-то?»

«Вроде бы так».

«Как называется?»

«Чёртова Дыра».

«Так, значит, это ты новый хозяин Чёртовой Дыры?»

«Вроде бы так».

«И поросёнка ищешь?»

«По правде говоря, да».

«А корова есть уже?»

«Нет».

«А лошадь?»

«Тоже нет».

«Овечка?»

«Нет овечки».

«Что же ты станешь с этим поросёнком делать, если ничего у тебя нет. Откуда ему корма достанешь? Прежде корова, потом поросёнок – прежде курица заквохчёт, потом и петушок споёт».

Поучив так уму-разуму, незнакомец попрощался и пошёл своей дорогой. Юрка смотрел ему вслед, будто ждал, что тот обернётся, и, наконец, бросил ему в спину:

«Так как же с поросёнком-то?»

Незнакомец остановился, обернулся и сказал:

«Нет у меня поросёнка, у меня только лошадь, её бы я продал за хорошую цену».

Сказал и пошёл дальше. Но когда потопали и Юрка со старухой, то через несколько шагов и незнакомец, в свою очередь, окликнул их:

«Так не хочешь лошадь купить?»

Теперь остановился Юрка, обернулся, подумал и ответил:

«Пожалуй, нет».

Сказал и пошёл дальше, старуха следом.

«Сглупишь, коли не купишь!» – прокричал им вслед незнакомец, но Юрка больше не обращал внимания на его слова. Лишь немного времени погодя он заметил жене:

«Милый и любезный человек, общительный и всё такое, а поросёнка нет».

«Известное дело, милый да любезный, когда подсовывает другим свою дохлятину», – ответила старуха.

«Вроде бы так», – согласился Юрка.

Теперь какое-то время ничего не было слышно, кроме тяжёлой медленной поступи:  шарк-шарк, шарк-шарк и врывающиеся в неё частые шажки: шмыг-шмыг, шмыг-шмыг. Так и шагали, пока им, наконец, не повстречалась молодая шустрая бабёнка, у которой Юрка спросил:

«Моей бы жёнке поросёнка».

«Ах, поросёночка ищете? У нашего соседа чудная свиноматка кучу поросяток принесла, с дюжину, а то и с чёртову дюжину. Хорошенькие, расчудесные у них поросятки, смотреть прямо душа радуется», – заливалась та.

«Стало быть, там и взять могли бы», – рассудила Лизете.

«Да куда там! – воскликнула женщина. «Сама ходила пару-тройку раздобыть, да воз и ныне там, и в итоге с базара принесла, ведь что поделать, если видит око, да зуб неймёт».

«Стало быть, они себе всех оставили», – молвил Юрка.

«Да что ему с такой прорвой делать!» – завизжала она. «Хорошо, если там двум будет, чего дать поесть. Ведь поросёнок-то сам по себе не растёт, не жиреет, его то и дело корми – то молочка, то супчику остатки, то мучки, то картошечки. Даже мыть их надо, окаянных, как тех же ребятишек, а не то, глянь, зачахнет и не вырастет из них ничего. Потому как…»

«Так что, на поросёнка там надежды нет?» – вмешалась Лизете в разговор женщины.

«Нет, пожалуй, и ни в этом году, и не в следующем, и не через год, если только они о новой свиноматке не похлопочут. А старикан не похлопочет, на это и не надейся, такой уж это человек, что если сказал «нет», то так тому и быть. И мне он во всеуслышание заявил: пусть она их хоть всех приспит да передавит, мне это без нужды, отведу её снова к хряку. Человек с годами стареет да умнеет, так может и у этой ума прибавится, чтобы больше их во сне не давила».

«Ах, сама же мамашка!» – не сговариваясь, воскликнули Юрка и Лизете.

«Сама мамашка», – подтвердила женщина, приблизилась на шаг и понизила голос, будто делясь тайной: «На кого ногой наступит, кого приспит – так всем и конец. Последний только сам, наверное, и помер. Хозяйка говорит, что с горя по другим или от чревоугодия, потому как хрюшка грузная и вымя полное молока, и всё одному, потому как других-то больше нет. Но только об этом и пикнуть нельзя, ведь многие считают, что свиноматке «сделано»[8], а хозяйка говорит, что если и «сделано», то нами. Помоги Бог, если нами, как будто кроме нас поросяток никто и не видел! Но хозяйка говорит, что моя свекровка видела свиноматку прямо перед опоросом и проронила мимоходом, что, мол, какая у вас чудная хрюшка, скоро получите кучу чудных поросяток. Ну, вот и получили они этих чудных поросяток! На совести твоей свекровушки они, говорит мне хозяйка, а если ты свою свекровушку  защищаешь, значит, и сама такая же, как она. А я ей в ответ, дескать, а что в моей свекровушке не так, да она же милейшая женщина, мы с ней душа в душу живём. А хрюшкина хозяйка: да какая же она милейшая, ежели глаза у неё карие. Ну да, говорю я, верно, карие глаза у неё, и если это изъян, тогда конечно, но…»

«Да уж, счастливо оставаться», – сказал Юрка,  удаляясь.

«И вам того же», – ответила, прервавшая рассказ на полуслове, женщина и добавила: «Но раз поросёнка нет, не желаете ли взять себе котика? У нас они чудные, серенькие. У старой кошки было пятеро, троих утопили в помойном ведре, двое ещё остались, одного можно бы отдать, можно бы и совсем даром, если людям хорошим. Если ребятишкам отдать, так затаскают котика, лишь у старичков из котёночка вырастет настоящий кот. Не знаю, много ли у уважаемых деток?»

«Да нет ещё», – сказала Лизете.

«Ну, тогда вы словно созданы для нашего котика. Хотите, пойдёмте к нам, возьмёте себе котёночка, он весом невелик».

«Что думаешь, старуха?» – спросил Юрка.

«Ну, раз поросёночка нет, в хозяйстве и вошь скотина», – решила Лизете.

Так они и отправились вместе за котёнком, свернув немного с дороги, и Лизете уже заранее радовалась, что в их избушке будет хоть что-то живое, кроме них самих. Но дело пошло несколько иначе, чем полагали Юрка со своей старухой, и чём говорила невестка. Потому как выяснилось, что свекровь была главой семьи, хотя формально хозяином был её сын. У говорливой невестки было лишь право говорить, работать же и действовать она могла лишь по указке свекрови. А та, лишь только сообразив, зачем явились в их усадьбу чужаки, сразу же спросила:

«Корова у вас есть?»

«Нет, пожалуй», – ответил Юрка.

«Как так: нет, пожалуй. Есть или нет?»

«Нет пока», – сказала теперь Лизете.

«А что же вы станете с котёнком делать, он же хочет свежего молочка, а иначе из него не жилец».

«Да молочко-то можно и из деревни носить, много ли этот котик вылакает», – рассудила Лизете.

«Деревня от Чёртовой Дыры километрах в двух-трёх», – сказала свекровь.

«Что с того», – изрёк и Юрка, «у моей старухи поршни хоть куда».

«Ничего из этого не выйдет», – рассудила свекровь. «Позаботьтесь сначала о корове, а потом и за котёнком приходите».

«Вроде бы так», – молвил Юрка и надумал уходить, но Лизете не желала так легко отпускать свекровь. Она начала толковать, как одиноко ей в доме быть целыми днями одной, и как бы она любила котика да заботилась бы о нём.

«Я буду его брать с собой за молочком, дам ему сразу парного, пусть себе лакает, сколько душе будет угодно. Поверь, хозяюшка, более привольной жизни, чем у нас, не найдёт ни один котёнок на всём белом свете», – закончила Лизете свой долгий сказ.

Свекровь слегка призадумалась, а затем повернулась к невестке с вопросом:

«Леэни, ты как считаешь, может и впрямь им отдать, или как?»

«Я бы отдала, будь моя воля».

«Ну, тогда ты и отдавай», – решилась, наконец, свекровь, поскольку её, а не невестку чужаки именовали хозяюшкой, и в присутствии которых невестке дали понять, что она, свекровь, в доме верховод. «Положи его аккуратно в корзинку, да постели под низ чего-нибудь мягкое и тёплое».

В мгновение ока всё было исполнено, единственным затруднением стало, чем бы обвязать корзинку. Ничего подходящего из того тряпья, что свекровь будто от сердца оторвала старухе для корзинки с котёнком, невестка не нашла, поскольку кто этих совершенно чужих людей знает, вернут ли ещё назад или нет. Но Лизете вовремя пришла в голову хорошая мысль, и она сказала:

«Старик, снимай-ка шейный платок[9], он просто создан, чтобы обвязать корзинку с котёнком – такой тёмный да затасканный».

Но пока Юрка соображал, что делать с шейным платком, снимать или оставить, Лизете пошла на мужа врукопашную и, прежде чем Юрка по- настоящему сообразил, что с ним произошло, платок был уже на корзинке.

«Да ты ж мой миленький заморыш, светик ты мой, вот уж тебе у нас заживётся!» – приговаривала Лизете, завязывая платок. «Птички у тебя поют под самой дверью, только успевай ловить, мышки носятся по полу, только лапку протяни, крысищи огромные шныряют между домом и амбаром, так что…»

Прежде, чем Лизете успела договорить, на неё налетела свекровь и вырвала из рук корзинку, крича:

«Что?! У вас крысы, а вы хотите, чтобы я позволила унести туда своего котёнка! Да ни в жизнь! Они, окаянные, сразу котёнка утащат, если кошка без присмотра оставит. Леэни, забирай котёнка, неси в гнездо обратно».

Так оно и случилось: невестка взяла корзинку с котёнком и ушла.

«Бог ты мой, да кто же я сама после этого буду, если позволю крысам на котика напасть!» – восклицала Лизете.

Но это не помогло, котёнок уплыл из рук. Ничего не поделаешь, так что новосёлы из Чёртовой Дыры должны были убираться восвояси вдвоём – ни поросёночка, ни кота.

«Полоумные», – бранилась Лизете, выходя воротами со двора. «Раз мыши и крысы есть, то кота не дают. Была бы корова, тогда бы дали. Пусть кот под коровой сидит да лакает».

«Не трезвонь», – изрёк старик. «Сама распелась, что по избе мыши с крысами носятся, а то другие этого не знают».

«А что мне нужно было сказать, что медведи по дому бегают?» – спросила старуха.

«Вроде бы так», – ответил Юрка, «медведь кота не заломает, невелика добыча, а вот тебе лапой по башке даст».

На последней фразе Лизете вытаращилась на старика и спросила: «Куда это ты, растяпа, свой шейный платок подевал?»

«Сама же кота в него завязала», – ответил Юрка.

«Нет, ну что за люди!» – запричитала Лизете. «Кота не дали, а вот платок наш им сгодится.  И чего же ты ждёшь, за платком своим не идёшь?» – взывала она к старику.

«Не пойду», – ответил тот.

«Ты что, хочешь без платка своего остаться?»

«Вроде бы так», – спокойно ответил Юрка.

«Тогда я сама пойду, платок принесу», – решила Лизете.

«Если вернут», – усомнился Юрка.

«А не вернут, так отниму».

Сказала и повернула назад. Но дело оказалось проще и незатейливее, чем думалось вначале: едва Лизете приоткрыла ворота, как невестка вприпрыжку обогнула свекровь, стоящую посреди двора, и звонким голоском радостно закричала:

«Деревня вы деревня! Платок-то свой и позабыли!»

Сломя голову она влетела в ворота навстречу Лизете, сунула ей в руку платок и прошептала:

«На, возьми с котёночком вместе, свекровка здесь не увидит. Немножко он платок подмочит – невелика беда».

Лизете не смогла вымолвить ни слова, и лишь поспешно удалилась со своей драгоценной ношей. Невестка, закрывая ворота, со смехом прокричала ей вслед:

«Когда своих крыс изведёшь и со двора прогонишь, тогда и за котом приходи!»

Свекровь, которой очень понравились слова невестки, в свою очередь добавила:

«И молоко пусть своё будет, если хотите кота вырастить»

«Славные люди», – приветливо хихикнула невестка свекрови.

«Как же, славные», – отозвалась свекровь. «Бестолковые».

«Известно, бестолковые», – засмеялась невестка. Да так, что смех её донёсся до новосёлов из Чёртовой Дыры. И свекровь смеялась вместе с невесткой.

«Раскудахтались», – неодобрительно буркнул Юрка.

«И не без причины», – сказала Лизете.

«Вроде бы так», – рассудил Юрка.

«Ты ведь не знаешь причины. Смотри, здесь эта причина», – пояснила Лизете и, когда хутор пропал из виду, вытащила из-под передника[10] завёрнутого в платок котёнка. «Над этим смеются».

При всей своей важности Юрка позволил себе лишь хмыкнул нечто неопределённое и надолго замолчал. Но когда старуха объяснила ему, в чём дело, рассмеялся и он, и смех этот разнёсся много дальше, чем смех невестки и свекрови.

«Нам бы такую невестку», – рассуждал он некоторое время спустя, когда они уже топали к дому.

«Ага, такую», – сказала старуха. «Твоё добро у тебя на глазах раздаст, обчистит как липку догола».

«Но зато как она смеётся», – возразил Юрка.

«Вот она и смеётся над той, кого обворовывает».

«Вроде бы так».

Да, только сейчас до Юрки дошло, что невестка смеялась не над ними, а над своей свекровью. А та лишь сама над собой и надсмеялась. Это словно заново придало ему решимости и сил. Раз у старухи был котёнок в переднике, то они, пожалуй, найдут в итоге и поросёнка. Так думал Юрка. И чтобы закрепить успех, с каждым встречным он заводил разговор о поросёнке. С одной девчушкой, что пасла скот у обочины, разговор завязался особенно ладно. Юрка и Лизете уже было решили, что оказались на верном пути, однако под конец выяснилось, что произошло небольшое недоразумение: на хуторе хоть и есть пара поросят, да они нужны самим хозяевам, лишних уже давно раздали. Ну, что поделать, зато они смогли посидеть возле девчушки на кочке и немного передохнуть.

Так вот, расспрашивая о поросёнке да беседуя с прохожими, они добрались до ближайшего к родному углу хутора. И только здесь некто горбатый и хромоногий – то ли портной,  то ли башмачник, сложно было распознать, – растолковал им, что если чего нужно, то лучше всего отправляться прямиком к Хитрому Антсу[11], потому как у него есть всё, и достать он может всё.

«Так что и поросёнком у него разжиться можно?» – спросил Юрка.

«И поросёнком», – ответил хромоногий горбун – то ли портной, то ли башмачник.

«И коровы у него тоже есть?»

«И коровы».

«И лошади?»

«Лошади тоже».

«Кто ж он сам таков будет?» – спросил Юрка.

«Что же ты за человек, что Хитрого Антса не знаешь?» – спросил в ответ горбун.

Они в упор посмотрели друг на друга – кряжистый Юрка и букашка-горбун против него.

«Коль пойти отсюда прямо», – начал пояснять горбун, «и повернуть сначала сюда, а потом туда, то доберёшься до огромной раздвоенной[12] берёзы. Вот оттуда ещё немного пройти, и увидишь дом Хитрого Антса. Кто навстречу попадётся, спроси о нём, все его знают, и ты узнаешь, если разок к нему сходишь».

Юрка, следом старуха с котёнком, отправился на поиски огромной раздвоенной берёзы. Всё было, как сказал горбун: сперва повернул в эту сторону, потом в другую, потом берёза и, наконец, дом Хитрого Антса у обочины дороги, и Антс собственной персоной в воротах. Но Юрка не знал, что это сам Антс, и оттого спросил:

«В этих краях живёт Хитрый Антс? Моя старуха поросёнка просит».

«Так-так», – усмехнулся Антс. «А чего бабам, кроме поросят да ягнят, ещё и надобно».

«И тёлочка бы не помешала», – добавил Юрка.

«Ну, а как же, как же», – посмеивался Антс. «И лошадёнка, пожалуй, не помешала бы, a?»

«Вроде бы так», – промолвил Юрка.

«Сам-то из каких будешь?»

«Свой, из Чёртовой Дыры».

«Так это у тебя там, народ сказывает, дымок курится из волокового оконца?»

«Вроде бы так», – сказал Юрка. «Старуха кочегарит», – добавил он для уточнения.

«Так-так», – снова промолвил Антс, поскрёб свою жиденькую бородку на остром подбородке и спросил: «Бумаги в порядке?»

«Сходили сегодня за ними».

«Ишь ты. Неужели в Чёртовой Дыре новая власть. Прежнего-то хозяина Ванапаганом величали. Глядишь, и тебе прозвище старика перейдёт, если пойдёшь по его стопам».

«Что мне до прозвища – поросёнка бы», – сказал Юрка.

«Прежний Ванапаган из Чёртовой Дыры закончил без поросёнка – новый с него начинает», – усмехнулся Антс. «И силёнка в тебе, пожалуй, имеется, хоть с самим настоящим Ванапаганом грудь на грудь сойтись. Вот такой хозяин в Чёртовой Дыре и нужен, другой там не осилит. Прежний-то был доходяга».

Снова возникло небольшое молчание, которое, наконец, прервал своим вопросом Юрка:

«Не понял, так как же с поросёнком?»

«Так ни ягнёнка, ни тёлочки не надобно? – спросил в ответ Антс.

«Сначала поросёнка бы», – рассудил Юрка.

«Да, похрюкивал бы себе в закутке», – изрекла Лизете.

«Ну, так и будет, коль не шутишь», – усмехнулся Антс, а затем добавил: «Жаль, но самого хозяина сейчас дома нет, так что…»

«Антса, что ли?» – спросил Юрка.

«А кого же ещё?» – спросил в ответ сам Антс. «Его же вы ищете, как слышно».

«А ты за батрака[13], стало быть? – полюбопытствовал Юрка.

«Скорее бобыль[14] или даже квартирант[15]», – пояснил Антс.

«Так, значит, мы в нужном месте», – обрадовался Юрка.

«В нужном», – подтвердил Антс. «А что до поросёнка, так давай,  попробую я сам с хозяином вокруг да около о дельце потолковать, и если чего выгорит, то пошлю вам весточку или сам приду, чего вам ноги натирать. А когда по дороге обратно доберётесь до большой берёзы, то не идите напрямую, как сюда шли, ведь это вкруговую, а левее возьмите. Через угол пашни и скошенный луг выйдете прямиком на дорогу, что ведёт в Чёртову Дыру. Так оно короче будет, да и прежний Ванапаган таким путём приходил-уходил, когда бывал у Хитрого Антса. Ванапаганом тропка эта и набита».

Юрка внял совету Антса, и когда по дороге домой добрался до большой берёзы, то свернул по тропке влево, а старуха следом. Через угол пашни он добрался до скошенного луга, рассуждая так:

«Милый и любезный мужичок. Поди знай, каков этот самый Антс окажется».

«Увидишь, чай, когда пойдёшь за поросёнком», – рассудила Лизете.

«Да неизвестно ещё», – молвил Юрка.

«Чего там тебе неизвестно?» – спросила Лизете.

«Выгорит ли с поросёнком», – пояснил Юрка.

«Тогда чего тебе этот Антс, если не выгорит».

«Ну, этот там, бобыль или даже квартирант, толковал про ягнёнка, тёлку и лошадку».

«А ты так сразу и верить, а? Уже и слюнки потекли, не так ли? Обожди, получи сначала поросёнка. Слава Богу, что хоть котёнок на руках, пусть и нечестно добытый. Если только свекровь не снарядит за ним погоню. А вот твой дорогой платочек уже и промок».

Так вот мило беседуя, обитатели Чёртовой Дыры благополучно добралось до дороги и по ней домой. Но только здесь Лизете пришло на ум, что для котёнка в доме нет ни капли молока. Так что, схватив за верёвочную дужку молочный бидончик, сделанный из консервной банки от кильки, она со всех ног пустилась обратно в деревню. Котёнка же сунула старику в руки и наказала ему быть с малышом как можно нежнее. И Бога ради не отпускать, ведь кто этого непоседу знает, удастся ли его снова поймать.

«Не переживай, матушка», – подбадривал старик Лизете, «куда этот кошачий паршивец из мужицких лап денется».  С этими словами он уселся на порог, освещённый лучами вечернего солнца, положил котика на левую ладонь и, посмеиваясь, осторожно погладил его правой:

«Ох ты, доходяга, желторотый сосунок! Не иначе, хочется из платка на волю! Так-так, одна лапка. Так-так, вторая лапка. А теперь и третья вылезла, а напоследок и …» Юрка хотел сказать «четвёртая», но не успел, так как котёнок уже спрыгнул с его ладони и, пока Юрка вставал, прошмыгнул по срубу на чердак. Старик стоял и немигающими глазами смотрел на место, где исчез проворный зверёк. Что теперь будет? Что скажет старуха, когда вернётся с молоком? Позор хуже смерти: огромный, дюжий мужик, а вот котёнка удержать не смог. Словно ни ума, ни силы не хватает.

Юрка решил взобраться вслед за котёнком на чердак, поймать его к приходу старухи, чего бы это ни стоило. Пиджак он скинул, чтобы в одном расстёгнутом жилете было легче вскарабкаться и, если нужно, протиснуться. То, что он поймает кота, сомнений у Юрки не вызывало, потому как куда же  животине от человека деться, а в избе и подавно.

Однако на чердаке над гумном Юрка заметил, что дело обстоит хуже, нежели он полагал вначале. После солнечных лучей снаружи здесь оказалось темно, лишь немного света пробивалось сквозь щепу кровли и волоковое оконце. Чтобы пробраться на ту сторону чердака, где была камора[16], и куда пролез кот, нужно было сначала пробраться по настилу над гумном[17]. Но то ли здесь никогда и не было надёжного настила, то ли со временем кто-то вытащил колосники.[18] И переход с одного края на другой оказался весьма затруднительным: на каждом шагу бойся, что пролетишь между жердями или свалишься с их обломками на твёрдый глинобитный пол.

Ничего не поделаешь, пришлось Юрке стать на четвереньки и ползти на ту часть чердака, что над каморой. Высокий, угловатый и закоптелый сруб жилой риги[19], словно чудище, преграждал ему путь. Его следовало перелезть или обогнуть. Юрка выбрал последнее. Путь этот шёл под скатом крыши, где между обрешёткой торчали клочки соломы, за десятилетия пропитанные копотью и пылью. Они измазали ему лицо и рукава белой рубахи. Но Юрка, не останавливаясь, лез и добрался до чердака над каморой. Здесь было так темно, что вначале глаза не различали вообще ничего. Лишь слышались чьи-то тихие торопливые шажки. Юрка остановился. В темноте перед ним, словно угольки, горели два глаза. Должно быть, кот.

«Ах ты, паршивец, – прошептал Юрка, «накрыть бы шапкой, тогда бы попался».

Он подполз поближе к пылающим глазам, в руке шапка, чтобы поймать кота. Но вдруг глаза потухли, и на фоне кровли стало видно, как кот обежал сруб жилой части риги с другой стороны в сторону колосников над гумном. Делать нечего, Юрке нужно было снова ползти под скатом крыши, где он получил новую порцию копоти и пыли от клочков соломы. Добравшись до колосников, он обнаружил, что с этой стороны риги таких жердей, чтобы выдержали вес человека, вообще нет, лишь кот и сможет проскочить.

Юрка полез обратно на ту часть чердака, что над каморой, чтобы с другой стороны сруба жилой риги повторить уже пройденный путь. Всё это заняло так много времени, что котёнок тем временем мог Бог весть куда подеваться. Но нет, когда Юрка вновь добрался до жердей, туда, где было чуть светлей, он увидел, что котёнок сидит возле лесенки на жёрдочке и смотрит вниз, как будто увидел там незнамо что интересное. Юрка снял шапку и бросил в кота в надежде, что если он свалится с чердака вниз, там его будет легче поймать. Но шапка пролетела мимо, а кот перебежал на другой конец жердей, куда Юрка пролез за ним следом с большим трудом, так как редкий настил из жердей разъезжался у него под коленями и руками. Котёнок забился в тёмный угол под кровлей, где Юрка его и настиг.

«Ну, братец, теперь ты от меня не удерёшь», – радовался Юрка, пробираясь поближе к котёнку. Но едва он протянул руку, кот прошмыгнул в щель между срубом и кровлей, словно хотел спрыгнуть вниз. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что возле задней стены риги находится какая-то пристройка, чей чердак хорошее убежище, так как человеку ниоткуда туда не попасть. Если только просунуть в зазор длинную и тонкую жердь. Так Юрка и сделал, но безуспешно. Результатом попытки с земли было то, что котёнок снова пробрался сквозь щель в кровле назад к колосникам. Юрка забрался за ним туда, но тот, спасаясь от преследования, тут же ускользнул обратно в своё прежнее убежище.

Так вот Юрка и перемещался снизу на колосники, а оттуда вниз за ригу много раз. Наконец, терпение его лопнуло, и он решил развалить пристройку в задней части риги, чтобы поймать уже котёнка. Едва он налёг на первый венец, как за ригой раздался голос жены:

«Муж, ау, муж! Неси котёнка сюда, я молоко раздобыла!»

Ничего не поделать, разрушение постройки пришлось отложить. Юрка остановил работу и ненадолго задумался, как быть и что сказать. Когда старуха начала звать вновь, он показался ей.

«Экое чудище!» – воскликнула Лизете, увидев мужа. «Ты же грязнее молотильщика снопов! Со лба пот градом! Да что же ты наделал? Что с твоей рубахой[20]? Только сегодня утром белоснежную её тебе дала».

Юрка не мог ничего ответить.

«А кот где? Куда ты его дел? Упустил?»

«Вроде бы так», – вымолвил, наконец, Юрка.

«А я мчусь с молоком как угорелая!» – заохала Лизете. «Да что же с котиком-то этим, где он сейчас?»

«На чердаке».

«И ты там за ним гонялся?»

«Вроде бы так».

«Не поймал?»

«Нет, пожалуй».

«Нет, ну и мужик у меня – за котом присмотреть нельзя тебя оставить!» – заголосила Лизете. «А что ты за ригой делал?»

«Ломал её, чтобы…»

«Чтобы кота поймать?»

«Вроде бы так».

«Боже ты мой!», – запричитала Лизете. «Отойдёшь на минутку, а ты за спиной уже постройки ломаешь».

«Так если иначе-то не поймать».

«Да где ж он у тебя?»

И теперь Юрка получил возможность объяснить, где сейчас находится котёнок и где он был до этого, и как он там оказался, и что делал он сам, и что он ещё замышляет сделать. Вдвоём они отправились ловить котёнка: старуха с молоком полезла на колосники, а дед жердиной ковырял в пристройке. И глянь, как только кот увидел плошку с молочком, то сразу же подошёл лакать, так что Лизете взяла его на руки без особого труда. Это стало первой большой радостью новосёлов из Чёртовой Дыры.

[1] «Петр опять отрекся; и тотчас запел петух» [Евангелие от Иоанна 18: 26-27] (Прим. пер.).

[2] Вероятный отсыл к Священному Писанию, где «Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил. Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе» [Книга пророка Исаии 7:14-15] (Прим. пер.).

[3] Чёртова Дыра (в эст. оригинале Põrgupõhja). Здесь также  в значении «глухомань» (Прим. пер.).

[4] Волоковое оконце (эст. (toa)unkas) – в старину в курных избах и банях небольшой проём в стене или потолке для выхода дыма; небольшое окно, вырубленное в двух расположенных друг над другом бревнах деревянного сруба на полбревна вверх и вниз. Изнутри закрывается (заволакивается) тесовой задвижкой, выполненной из доски (Прим. пер.).

[5] Ванапаган (эст. Vanapagan) – чёрт, нечистый, бес. Дословно переводится как «старый язычник». Персонаж эстонских народных преданий, в котором переплелись черты христианского чёрта, злого духа и великана (Прим. пер.)

[6] «А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов» [Послание к Римлянам 14:10] (Прим. пер.).

[7] «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела!» [Книга пророка Исаии 26:19] (Прим. пер.).

[8] наколдовано (Прим. пер.).

[9]  До 30-х гг. ХХ века в Эстонии многие мужчины старшего поколения и в праздники не носили галстуков, а повязывали шейные платки, обычно белые (Прим. пер.).

[10] Замужние эстонские женщины носили передник — его торжественно надевали невесте во время свадьбы. После этого появиться без него было неприлично (Прим. пер.).

[11] Хитрый Антс в эстонских сказках соответствует хитрому Уленшпигелю из фольклора Центральной Европы; но обычно Антс надувает Ванапагана, «глупого черта» (Прим. пер.).

[12] Раздвоенная (эст. kaheharuline). Здесь, возможно, форма «рогатой»  берёзы носит скрытый смысл (Прим. пер.).

[13]   Батрак (эст. sulane) – наёмный рабочий, живущий у хозяина, за годовую плату и рабочую одежду помогающий ему в полевых и хозяйственных работах. Обычно отрабатывал за хозяина барщину в хозяйстве помещика (Прим. пер.).

[14] Бобыль (эст. vabadik) – безземельный или с небольшим наделом земли человек. Поскольку прокормиться земледелием бобыли не могли, им приходилось работать поденщиками на мызах, хуторах и стройках, копать канавы, заниматься ручным трудом (Прим. пер.).

[15] Квартирант (эст. majuline) – квартирант; бедный человек, не из крепостных, живший в барском, помещичьем или купеческом доме на средства хозяев и не имевший никаких определенных обязанностей; тот, кто живет за чужой счет, угодничая перед своим покровителем (Прим. пер.).

[16] Камора (горница, клеть) (эст. kamber) – неотапливаемые помещения, которые использовали как кладовки, в тёплое время и в качестве жилого помещения (Прим. пер.).

[17] Гумно (эст. rehealune) – место, где молотили и веяли зерно, содержали орудия и сено, а зимой также домашний скот (Прим. пер.).

[18] Колосники (эст. parred) – в риге на высоте 1,5—1,8 м от пола по длине дома врезались две несущие балки, на которых лежали колосники — жерди в 10— 15 см толщиной. На колосниках под высокой крышей сушили снопы соломы. После окончания молотьбы колосники сдвигали в одну сторону и использовали как полати (Прим. пер.).

[19] Жилая рига (эст. rehielamu, rehetare) – срубная постройка с высокой соломенной или тростниковой четырёхскатной крышей и полом из утрамбованной глины или плитняка; центральное жилое помещение, строилось фасадом во двор, топилось по-чёрному и использовалось для сушки снопов. Состояла из трёх частей: сама жилая рига (около 4 м высотой), просторное гумно и одна или две каморы. В романе постройки расположены в следующем порядке: гумно, жилая рига и камора (Прим. пер.).

[20] Рубаха (эст. särk, hame) — была холщовой, туникообразного покроя и с прямым разрезом, достигала бёдер и имела либо отложной, либо невысокий стоячий воротник. В зависимости от региональных традиций рубаха могла либо носиться навыпуск, либо заправляться в штаны (Прим. пер.).