Я рожден сыном пилота,
Герой без пяти минут
Я мечтаю летать выше прочих
Даже выше отца своего

(из песни Эду Кеттунена)

Из всех мест на Земле он больше всего любил гостиницы.
В гостинице он всегда был как бы с визитом. Гостиница была нейтральной полосой – впрочем, населенной, никогда не пустующей.
Заселившись в очередной отель, он чувствовал, что вернулся домой. Здесь он мог обнулить самого себя, возродиться, чтобы жить дальше. Входя в гостиницу, он испытывал умиротворение, точно ему вытащили из сердца занозу. Особенно ему нравились полукруглые здания вроде московской гостиницы «Космос». Россия была ему чужой, но «Космос» неизменно распахивал ему свои объятия.
Есть люди, которые страшатся отелей. Называют их бездушными и стерильными. С ним было наоборот. В гостинице он чувствовал себя в безопасности. Здесь с ним не могло случиться ничего дурного. Даже в случае пожара. Он всегда заранее проверял, где находится запасной выход.
В своей однокомнатной квартирке в Каллио он нередко мечтал о гостиницах. Был период, когда он мог запросто съездить в тот или иной город, лишь потому что там был отель, который журнал путешественников «Condé Nast Traveler» объявил лучшим в гостиничной сети.
Когда извержение вулкана Эйяфьятлайокудль парализовало авиалинии над северной Европой, он застрял на пять суток в Будапеште. Это было очень удачно. Днем он с другими бортпроводниками занимался проблемами пассажиров, зато вечером сидел в своем номере в махровых тапочках, смотря выпуски теленовостей.
Он не понимал знаменитостей, которые предъявляют к гостиницам всякие требования: чтобы в холодильнике была стеклянная дверь, а на мебели — разноцветные чехлы, чтобы персонал добывал свечи с ароматом свежей выпечки или наполнял клозет минеральной водой.
Многие терпеть не могут гостиничные завтраки. Он их обожал. А еще он любил странные картины на стенах гостиничных номеров. Он даже купил такую картину и повесил у себя дома. Квартирка была площадью двадцать шесть квадратных метров. Санузел был, как в самолете. Душ располагался прямо над унитазом, а раковина была размером с мыльницу.
Товарищи относились к нему неплохо. Ценили за надежность и выносливость. Но за глаза его прозвали Замком. После рейса он ни с кем не общался, топал прямо к себе в номер и запирал за собой дверь. Никто не знал, что он фотографирует обстановку, прежде чем растянуться на безупречно застеленной кровати. Покидая гостиницу, он не делал снимков, лишь бросал прощальный взгляд на обстановку номера.
В перерывах между полетами члены экипажа нередко ходили в ночные клубы, в казино, много пили. Дома они жили скучновато, а в гостиницах искали приключений. Они всегда знали, где что покупать: мужские рубашки и клюшки для гольфа – в Токио, угги любых расцветок – в Сиднее, колбасу и апельсиновый джем – на Майорке. Он же не искал приключений. Он просто любил отели. В отличие от коллег, он не ходил в тренажерный зал. Иногда плавал в гостиничном бассейне.
Он не мечтал начать жизнь сначала. Он лишь хотел избавиться от необходимости ее начать. Он не пережил никакой трагедии. Не потерял близких. Не спас никого из огня. Он просто был такой от природы. С интенсивной потребностью в отрешенности. Такие порой становятся монахами. Если верят в Бога. Он же вырос в секуляризованной семье.

Мальчишка оказался невыносимый.
«Мама сказала, чтоб я ни с кем не разговаривал, кроме людей в форме, — заявил он. – Вот я и буду разговаривать с тобой!»
«Пожалуйста. Но почему только со мной? Нас, бортпроводников, двенадцать человек. Кто свободен, тот и будет тобой заниматься.»
«А я хочу с тобой! Потому что тебя я уже знаю, а других нет.»
Мальчишка знал о нем лишь одно: имя. Хенрик Лаппалайнен.
Крупное, розовое, ноздреватое лицо матери мальчика напоминало консервированную ветчину, которой Хенрика потчевали в детстве, когда в доме не было обеда. По-фински она изъяснялась с трудом, коверкая слова. Мальчик говорил без акцента, но как-то странно – сквозь зубы, чуть свысока, будто изображая героя американского блокбастера.
Пока Хенрик проверял документы, мальчишка строил рожи своей сестренке. Безбровая девочка с белесыми волосами вертелась в коляске, прикрывала глаза ладошками, сердито хныкала. Наконец, изловчившись, она ухватила синий мешочек с буквами «UM», «Unaccompanied Minor», висевший на шее у брата, и дернула к себе. Шнурок был крепкий, но мать испугалась и прикрикнула на девочку.
Хенрик взглянул на адрес матери. Ничего себе: город Лахти! Чтобы проводить старшего в аэропорт Хельсинки – Вантаа, ей пришлось тащить малышку с собой. Не на машине, а на автобусе. Не с кем было оставить?
«Пойдем, Алексей», — сказал он, протягивая руку мальчику.
«Я не Алексей!» — недовольно буркнул тот.
«Нет? А в паспорте написано…»
Женщина закивала и принялась что-то объяснять на своем ужасном финском языке, но сын ее перебил:
«Меня зовут Алекси! А в Америке будут звать Алекс.»

* * *
Где-то над Трондхеймом или Бергеном он спросил:
«Ты меня не можешь пересадить в бизнес-класс?»
«К сожалению, не могу.»
«А те два слона пересели…»
Хенрик поморщился. Не ему было внушать мальчику принципы деликатности. Двое тучных пассажиров, финн и американка, последними поднялись на борт самолета. До своих мест добрались с трудом.
«Алекси, это особый случай.»
Рейс был трансконтинентальный, но свободных мест было много. Вряд ли это объяснялось пошатнувшейся репутацией авиакомпании. Хотя в мае им вправду не везло. За четыре дня на этом маршруте произошло два инцидента. «Боинг», следовавший из Хельсинки в Нью-Йорк, совершил посадку в Галифаксе. Двое суток спустя, после жесткой посадки из-за сильного ветра, отменили рейс из Нью-Йорка в Хельсинки.
Впрочем, оба инцидента его не коснулись. В те дни он был сначала в Барселоне, а потом в Лондоне.
«Ты впервые летишь?» – спросил он мальчика где-то над Шотландией.
«Нет, конечно.»
Наверное, это один из тех детей, что проводят много часов в самолетах, подумал Хенрик. Когда он был маленький, дети разведенных родителей курсировали между двумя квартирами в пределах одного города. В те годы он даже не знал про «несовершеннолетних без сопровождения».
«Ты часто путешествовал один?»
«Ну-у… не один. С мамой. И с Кари. Мы были на Канарских островах.»
«Здорово! Давно?»
«Не помню. Весна была. В Финляндии снег лежал. Я маленький был, в школу еще не ходил.»
«Кари – это мамин муж?»
Мальчик нахмурился.
«У нее теперь другой. Он не очень… А Кари хороший был. В Линнанмяки меня водил на аттракционах кататься, карате учил. Ты приемы карате знаешь?»
«Чуть-чуть.»
Мальчик был явно разочарован.
«Если самолет захватят бандиты, ты их сможешь обезвредить?» — спросил он с сомнением.
«Кари мне открытку прислал на рождество», — продолжал он, не дожидаясь ответа. – «Но мама не хочет, чтобы я с ним общался.»
«Он далеко уехал?»
«Нет, недалеко. В тюрьму. У мамы новый муж. Только он не очень… И сестренка Лиля.»
Хенрик поежился, будто ненароком заглянул в тюремную камеру.
«Хенрик… Можно мне тоже такой набор?»
Последнее относилось к раскраске «Нико и летучие братья», над которой пыхтела девочка лет четырех. В этом сезоне, после выхода отечественного мультфильма про северного олененка Нико, авиакомпания оделяла юных пассажиров такими раскрасками.
«Но ведь это для совсем маленьких», — бестолково сказал Хенрик. Мальчик отчего-то сник.
«Нельзя?»
Его полные губы задрожали. Казалось, он вот-вот расплачется.
«Конечно, можно! Сейчас принесу», — торопливо ответил Хенрик.

Закончив продажу товаров «дьюти фри», он вновь появился возле мальчика. Они летели уже над Гренландией.
«Смотри, что у меня есть!»
На столике перед Алекси были разложены коллекционные карточки с фотографиями футболистов. Хенрик машинально присел на свободное место.
В мире нашлось бы немного явлений, которые интересовали его меньше, чем футбол. Кто такой Криштиану Роналду, он знал. Про Лионеля Месси слышал краем уха. Имя Луиса Суареса было ему незнакомо.
Мальчик бросил на него снисходительный взгляд.
«А я знаю всех!» – сказал он горделиво. — «Жаль, мне не дали денег на карманные расходы. Я бы купил еще…»
«Почему не дали денег?» – поинтересовался Хенрик. – «Что ты натворил?»
«Ничего. Дома говорили – я все равно еду к папе в Америку. Он мне купит массу карточек.»
«Конечно, купит.»
Мальчик почесал голову всей пятерней. Видимо, у него зудела кожа под волосами. Нос у него был короткий, вздернутый.
«Знаешь, Хенрик, я тебе скажу одну вещь. По секрету.»
Хенрик невольно отодвинулся. Он не любил непрошенного доверия и чужих тайн. У него и своих было достаточно.
«Я пронес в самолет запрещенный предмет!» — произнес мальчик громким шепотом.
Предметами, ускользнувшими от внимания службы безопасности, Хенрика удивить было трудно. За восемь лет работы ему приходилось видеть змей и скорпионов, баллоны со пенкой для укладки волос, игрушечные пистолеты, по виду не отличающиеся от настоящих, зажигалки с горючей смесью, отвертки устрашающих размеров и даже остро отточенный самурайский меч. То и дело в салоне объявлялась дама с маникюрным набором. А детям, мастерящим поделки при помощи больших ножниц, он уже давно потерял счет.
«Запрещенный предмет? Он у тебя в кармане?»
«В рюкзаке.»
Лицо мальчика сияло гордостью. Из-под сиденья он извлек рюкзак и протянул Хенрику прозрачный пластмассовый шарик, наполненный жидкостью, в которой плавали снежинки. Внутри красовался белый самолетик.
Хенрик усмехнулся.
«В детстве я такие собирал», — сказал он задумчиво, вертя безделушку в руке. – «У меня было штук десять. Вынужден тебя разочаровать, Алекси. Шарик такого размера разрешен к перевозке в ручной клади. Если бы он был больше теннисного мячика, тогда другое дело.»
Мальчик впервые, казалось, оробел перед его компетентностью.
«Это мне папа прислал», — сказал он застенчиво. – «Давно. Я не помню, я маленький был. Мой папа – летчик.»
«Вот как! Значит, ты сын летчика. Как в песне. Извини, мне нужно работать. Попытайся поспать немного. Или мультики посмотри.»
«Успею. Нам лететь восемь часов.»
«Нет, что ты, уже меньше. »
«А когда мы приземлимся, будет ночь?»
«Мы приземлимся – и будет почти то же самое время, когда мы вылетели. Разница во времени съест весь рейс.»
«Съест?»
Мальчик смотрел испуганно, точно речь шла о волке, сожравшем Красную Шапочку.
«Как будто его вообще не было? Как будто мы с тобой не встречались?»
Хенрик рассмеялся.
«Так просто считается. Из-за часовых поясов. Я пойду, Алекси… Чуть не забыл! Вот твоя раскраска. Держи.»

* * *
Сервис закончился. До приземления оставалось четыре часа. Хенрик устроился за занавеской и попытался вздремнуть, но сон не шел. Перед глазами стояла Катри, которая неожиданно встретила одноклассницу. Восклицания, воспоминания. Бутылочка шампанского, которую Катри сгоряча принесла школьной подруге. Запала у девушек хватило ненадолго. Восторг сменился натянутыми улыбками. Сказать им друг другу было нечего. И все же… Одноклассница. У него тоже где-то есть одноклассники.
Вспомнилось задание, которое им дала учительница в третьем классе: написать что-либо хорошее о каждом из своих товарищей. Одна девочка написала о нем: «Живет далеко от школы.» Это, видимо, было лучшее, что она могла сказать. И не только она. Столкнувшись с кем-либо из них, он бы вряд ли выписал шампанское.
Интересно, как относятся в школе в Лахти к Алекси? У него русская мама, а папа… Папа прислал ему снежный шарик. И купит много футбольных карточек.
Хенрик довольно улыбнулся. Алекси наверняка похож на своего отца: с матерью сходства у него мало. Летит в Америку впервые, на каникулы. Если понравится, уедет туда насовсем. У мамы ведь Лиля и новый муж. Который не очень. А прежний хороший был. Он теперь в тюрьме живет.
Хенрик зевнул. Через пару часов он будет привычно катить свой чемодан с надписью «Crew» по гостиничным коридорам. Номера будут проплывать мимо, стеклянные двери приветливо распахиваться. Nice to see you. Welcome home.
А восьмилетний Алекси в это время будет сидеть в другом самолете, со своей раскраской и снежным шариком. Из аэропорта «JFK» он отправится в Сиэттл. Путь неблизкий. Часа четыре…
Досадуя на бессонницу и на самого себя, Хенрик сунул ноги в ботинки, вялыми движениями застегнул пуговицы на кителе, потянулся всем телом. Заглянул в кухонный отсек, сгреб полдюжины конфет «Fazer», которые раздавали пассажирам незадолго до посадки, сунул их в карман и пошел по проходу.

Как он и думал, мальчика не оказалось на месте.
Подождав минуту-другую, Хенрик отправился дальше. Алекси отыскался возле иллюминатора, недалеко от туалета.
«Что ты тут делаешь?» – мягко спросил Хенрик.
«Смотрю, как и что. А в кабину к пилотам можно заглянуть?»
«В кабину могут заходить только члены экипажа», – отозвался Хенрик официальным голосом.
«В детстве я однажды заходил в кабину», – добавил он примирительно.
«Тебе разрешили, да?»
«Это было задолго до терактов.»
«Вообще-то, мне было неинтересно», — продолжал Хенрик почти виноватым тоном. – «Просто мой папа хотел посмотреть, вместе со мной.»
«Тебе было неинтересно? Ты что, не хотел стать летчиком?»
«Нет.»
«А кем же ты хотел стать? Бортпроводником?»
В сущности, у него и в детстве не было особых амбиций. Если его спрашивали, он мямлил, что хочет стать архитектором или изучать динозавров.
«Ну? Кем ты хотел стать, когда был маленький?» — повторил мальчик нетерпеливо.
«Миллионером.»
Он просто пытался отшутиться, но Алекси кивнул с уважением. Он не сопротивлялся, когда Хенрик вел его на место. По пути им попалась Катри. При виде обычно бесстрастного, флегматичного коллеги в роли заботливого бэбиситтера она скорчила гримасу. Хенрик изобразил усмешку, но в ту же секунду почувствовал, что отчего-то краснеет. Впрочем, Катри этого не успела заметить.
На сиденье мальчика валялась раскраска «Нико и летучие братья».
«Тебе очень нравится этот мультфильм?» — спросил Хенрик.
«Да. Хотя первый нравился больше, «Нико, сын летчика». Там он отправляется искать папу.А папа работает летучим оленем у Деда Мороза».
Хенрик вытащил из кармана конфеты, но тут же спохватился.
«Ты почему воду не выпил? Во время перелета нужно побольше пить.»
В сетке под откидным столиком виднелась непочатая пластмассовая баночка с родниковой водой.
«Я сок пил.»
«А теперь выпей воды.»
«Несовершеннолетний без сопровождения» поморщился, но Хенрик решительно распечатал баночку. Алекси опустошил ее в три глотка, будто лекарство выпил.
«Пожалуйста!» — сказал Хенрик по-русски, вручая ему конфеты.
Мальчик вскинул на него изумленный взгляд.
«Ты … знаешь русский?»
Хенрик пожал плечами.
«Добро пожаловать. Пристегните ремни. Кофе, чай, сок. Вино красное, белое. Досвидания. Вот и поговорили!»
Мальчик расхохотался.
«Ты ведь дома по-русски говоришь?» — поинтересовался Хенрик.
«Только с мамой. Она плохо знает финский.»
Алекси вновь почесал свою шевелюру.
«Я не русский вовсе!» — произнес он сердито. – «Вырасту – никто не узнает, что я по-русски говорить умею.»
«Хорошо знать много языков», — дипломатично сказал Хенрик. – «С папой ты по-английски говоришь?»
Мальчик смутился.
«Я с ним… еще никак не говорю. Финского он не знает, а по-английски я не очень», — признался он со вздохом. – «Сначала по-русски придется.»
«Неужели твой папа – русский?» — вырвалось у Хенрика.
Он тут же пожалел об этом. Однако, мальчика вопрос не задел.
«Нет. Но он и не негр тоже», — деловито пояснил он. — «Мой папа — американец!»
Хенрик вздохнул. Не ему было просвещать мальчика в расовых вопросах.
«Но откуда же твой папа знает русский язык?»
«Он учился в Ленинграде. Давно. В военном училище. На вертолетчика.»
«Ого!» — изумился Хенрик. – «Американец…»
«Он тогда еще был кубинцем.Он потом стал американцем.»
«Вот оно что … И в Америке переучился на пилота гражданской авиации?»
«Нет, он там стал бизнесменом. Часто ездил в Петербург. С мамой познакомился. Я этого не помню. Я еще не родился.»
Смуглая рука вновь взметнулась к курчавой голове. Мальчик яростно чесал кожу под волосами. Может, он редко моет их? Или, наоборот, слишком часто? Отчего-то Хенрик не мог себе представить, как женщина с ноздреватым лицом, по цвету напоминающим ветчину, скребет своему сыну голову, взбивая пену из шампуня. Несмотря на затрапезную одежду и уныло свисавшие на лоб обесцвеченные космы, она носила длинные ногти, покрытые розовым лаком.
«Но как получилось, Алекси, что ты живешь в Финляндии?»
«Мама женилась на Кари. А на моем папе она совсем не женилась. Я просто так взял и родился.»
«В Петербурге?»
«Да.»
«Очень красивый гор…»
Хенрик не успел закончить фразу.
«В Америке тоже есть город Санкт-Петербург!» — оборвал его мальчик. – «Все будут думать, что я оттуда. Я не русский вовсе. И не негр. И пусть они в школе не говорят! Я финн. А там стану американцем.»
Хенрик бросил взгляд на часы.
«Мы еще пообщаемся, Алекси.»
Голос у него сорвался. Он внезапно сжал руку мальчика и сам себе удивился.
«Ты молодец», — добавил он зачем-то. – «Думаю, тебе будет хорошо… в Америке.»

После приземления в аэропорту «JFK» ему пришлось заниматься багажом инвалида с коляской. Мальчика повела на паспортный контроль Катри. Проходя мимо Хенрика, она иронически шепнула ему что-то, но он не расслышал.
В зале прибытия он искал глазами курчавую голову, но ее не было видно. Может быть, Алекси надел кепку?
Все было, как обычно. Краткий разбор полета в микробусе по пути в гостиницу. В этот раз ничего особенного не произошло.
В ту ночь он почувствовал, что его качает. Обычно этого не бывало. Впервые за много лет он едва заметил интерьер своего номера.
Засыпал он вполне удовлетворенный. В этот день выдалось много удач: никто из пассажиров не скандалил, никто не заболел, все шло без сучка и задоринки, коллеги работали слажено, Катри не ехидничала.
Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый.

* * *
В этот раз в списке пассажиров не было «несовершеннолетних без сопровождения», зато было восемь семейств с маленькими детьми. Одно из них было рассредоточено по всему салону. Хенрику с Катри пришлось повозиться, прежде чем члены семьи, наконец, смогли сидеть вместе.
Неужели все это новые люди? Ему казалось, что он накануне летел с ними в другом направлении, в другой город. Или занимался ими на земле. Те же разговоры, те же лица. Он мог, не спрашивая, определить, желают они кофе или чаю.
Оживленная бизнес-леди беседовала с попутчиком. Тот ругал третий терминал в Хитроу, где водятся кусачие насекомые. Не успела погаснуть надпись «пристегните ремни», как американка из двадцатого ряда принялась делать стретчинг в проходе. Лицо у нее было похоже на консервированную ветчину.
Во время приготовлений к сервировке обеда Катри вдруг спросила:
«Хенрик, помнишь Санчеса? Несовершеннолетний без сопровождения. Ты им занимался.»
«Алексея Санчеса? Помню. А что?»
«Его отправили обратно в Хельсинки.»
Хенрик чуть не уронил бутерброд в целлофане.
«Ничего себе! У него были проблемы с иммиграцинными властями?»
Катри мрачн покачала головой.
«Все у него было в порядке. Ты же видел его документы. Паспорт, медицинские справки. Из «JFK» он улетел дальше в Сиэттл.»
«Но что с ним случилось в Сиэттле?»
«Никто его не встретил.»
Внезапно Хенрик почувствовал, как к горлу подкатил ком. Но слезы сдерживать не пришлось. Слез не было. Вместо них он ощутил тошноту – к счастью, не очень сильную.
«Офигеть…» – выдавил он.
Катри кивнула.
«Вот именно», — буркнула она, не поднимая глаз. – «Офигеть.»

Пару минут они трудились в молчании. Хенрик глотал слюну. Постепенно тошнота прошла. Теперь он чувствовал только апатию.
«Первый случай на моей памяти», — произнес он наконец.
«На моей тоже.»
«Он в Сиэттле ночевал», – добавила Катри.- «Пока все выяснялось.»
«Это понятно. Обратно летел с другим экипажем. Не с нами.»
Казалось, Катри читает его мысли. Она отвечала на вопросы, которых он не задавал – коротко, неохотно. И все время чуть заметно мотала головой, будто отрицая происходящее.
«Хенрик, я подробностей не знаю», — говорила она непривычно низким, почти мальчишеским голосом. –«Слышала утром, случайно. Наверное, какое-то недоразумение. Не переживай. Ничего не случилось с Алексеем Санчесом. Просто никто не отвечал по телефону. Тогда поступили по инструкции. Все в порядке. Его отправили в Финляндию. Домой.»
Протискиваясь мимо Хенрика в салон, Катри вдруг положила руку ему на плечо. Отчего-то он не удивился. Не успел удивиться. Машинально он прижал ее руку плотнее к своему форменному кителю. Секунду-другую они так стояли, будто два футболиста, один из которых получил травму на поле.

Вспомнилось почему-то задание, которое Хенрику дала учительница в четвертом классе: написать анонимные пожелания одноклассникам. Он получил одно пожелание. Судя по почерку, это была та девочка, которая написала о нем годом раньше: «Живет далеко от школы.»
Если подумать, она с ним даже здоровалась. Иногда. У нее были глаза навыкате и вечно обкусанные ногти. Несмотря на худобу, было в ней нечто общее с крепко сбитой, коренастой Катри.
Та одноклассница пожелала ему: «Чтобы тебя поменьше били.»
Если подумать, не так уж важно, что случилось с мальчиком по фамилии Санчес. Был ли мальчик? Тот рейс поглотила разница во времени. Как, впрочем, многое другое в жизни Хенрика.
После развода родителей его время измерялось открытками, которые присылал отец на день рождения. После его совершеннолетия это прекратилось. Сам он продолжал посылать открытки, хоть и не часто. Если попадал в Москву, посылал обязательно. Это был один из его тайных ритуалов. Мама когда-то говорила, что отец любил Москву.

«Зайдем потом в бар, выпьем чего-нибудь?»
Вопрос застал его врасплох.
В аэропорту «JFK» шел дождь. Выходя из самолета, Катри чуть не поскользнулась.
«Ну давай же! Жизнь прекрасна», — продолжала она.
К тому моменту Хенрик уже включил свои обычные механизмы самозащиты.
«Будет разбор полета?» — осведомился он. – «Из-за мальчика Алексея Санчеса?»
«Может быть. А может быть, из-за мальчика Хенрика Лаппалайнена.»
Карие глаза Катри тепло мерцали. Никакой иронии в них не было.
Хенрик откашлялся.
«Ладно!» — кивнул он. – «Пойдем куда-нибудь. Но с одним условием.»
Это он произнес почти насмешливо, и Катри нахмурилась.
«С каким еще условием?»
Ему вдруг стало легко-легко, будто в груди у него вместо сердца трепыхался воздушный шарик.
«С условием, что я угощу тебя.»