П.И.Филимонов. С последующим разоблачением. Рец на книгу: Геннадий Каневский «Сеанс» (Москва, ТГ Иван-чай, 2016)

Честно признаюсь, я не очень люблю всевозможные литературные фестивали, съезды, слёты и прочие хэппенинги. Потому что ну для чего они? Съезжается какое-то количество литераторов (обычно поэтов, на прозаических тусовках я то ли совсем не бывал, то ли в памяти не отложилось) в какую-нибудь точку ИКС, несколько дней довольно бесцельно перемещаются из кабака в кабак, выпивают весь припасённый рачительными хозяевами заведений на месяцы и месяцы алкоголь, читают друг другу стихи – потому что никакой публики со стороны, как правило, не бывает вовсе, все посетители этих шабашей – либо тоже поэты, либо сочувствующие, лелеющие в душе тайную надежду на открытый микрофон и на свой звёздный час, выторгованный у судьбы за счёт многочасовых слушаний чужих камланий.
Мне кажется, что дело литератора – сидеть дома и писать. Хорошо, ещё делать что-то, что он может, для того, чтобы написанное им увидело свет. И фестивали, если и имеют хоть какой-нибудь практический смысл, то только этот. Всё остальное – бессмысленная трата времени, ресурсов собственного организма, десятки ненаписанных текстов, в конце концов. Хотя это иногда компенсируется единицами написанных текстов, фестивалями порождённых. Знакомство с единомышленниками? Личная встреча с поэтом, творчеством которого ты долго восторгался в тиши кабинетов? Возможно, возможно. Но только скорее всего он окажется снобом, мизантропом, язвенником или вообще крайне неприятным типом с жёлтыми зубами и гнилостным запахом изо рта. Да и не до тебя ему будет совсем, он будет хватать за круглые коленки молодую журналистку, пришедшую брать у него интервью, говорить о том, что вообще-то в юности его считали намного талантливее Ёси, просто тому, подлецу, повезло больше. А единомышленники – если они настоящие, они всегда найдутся.
Но, как водится, нет правил без исключений. В каком-то там году, кажется, в 2007 это было, лень смотреть, довелось мне всё-таки побывать на достаточно крупном поэтическом фестивале в городе Калининграде. И произошло там со мной немало интересных событий. Это был мой первый большой выезд на подобное мероприятие, так что ожидания, скорее всего, были какими-то другими, возможно, модели поведения были какими-то другими, возможно, более молодо и наивно смотрел я на мир, но каких-то знаковых, в большей или меньшей степени, ситуаций, там со мной случилось некоторое количество.
Во-первых, в автобусе, который через три страны нёс меня в Восточную Пруссию, я совершенно случайно сел – согласно купленных билетов, заметьте – рядом с Юккой Маллиненом и его молодыми коллегами Вилле Сутиненом и Вилле-Юхани Хютоненом, что стало началом прекрасной пусть не дружбы, как говорилось в одном фильме, но как минимум заинтересованности в дальнейших судьбах друг друга. Но об этой истории я уже писал. Кроме неё, там происходила куча всего интересного. В свете данной рецензии нам важно вот что. Жили мы тогда, все эти многочисленные, вечно нетрезвые поэты и прочие сочувствующие, в каком-то общежитии не помню чего. В номерах по трое. Во всяком случае, я жил по трое, помню точно. В одной комнате с ещё двумя уважаемыми, можно даже сказать, маститыми литераторами. Гораздо более уважаемыми и маститыми, чем я. И помню, как однажды ночью зашёл у нас с одним из уважаемых и маститых спор, как это бывает на фестивалях, не на жизнь, а на смерть. Начали мы спорить, ещё лёжа в кроватях и честно пытаясь уснуть. Каким-то вялым последним предсонным бормотанием вставляя друг другу последние идеологические шпильки. Не сходились мы на тот момент с этим соседом по комнате по целому ряду вопросов. Потом раззадорились настолько, что вскочили со своих кроватей, пошли, если мне не изменяет память, на балкон курить, и всё продолжали и продолжали спорить. Спорили мы конкретно по персоналиям двух поэтов, чьи выступления нам довелось прослушать в предыдущие дни фестиваля. Я не помню, правда не помню, без кокетства, кого поддерживал мой ночной оппонент. Я помню, что я выступал за кандидатуру Геннадия Каневского.
Каневский выступал на том фестивале в предыдущий вечер, или два вечера назад, неважно, и произвёл на меня крайне положительное впечатление своим чтением. Со мной такое бывает нечасто, кроме Каневского помню всего один аналогичный случай, произошедший чуть позже в Москве с мрачным латышским поэтом Арвидсом Вигулсом, но сейчас не о нём. Каневский, в частности, читал тогда текст про «имя твоё виноград на языке моём» – и как-то запал мне с этим текстом в душу.
Мой ночной оппонент выступал в поддержку какого-то верлибриста, я не помню, как я уже сказал, кого именно. Накурившись и несколько агрессивно поорамши друг на друга, мы, разумеется, не пришли ни к какому такому консенсусу и снова отправились спать, на сей раз уже с концами. С самим Каневским я тогда, кстати, тоже не познакомился и не пообщался. Не помню, то ли постеснялся подойти и сказать, что мне вот прям как барышне-институтке до завораживания понравилось его выступление. То ли ещё по каким причинам. Вернее всего, сработал комплексный подход.
Прошло много лет. Кажется, десять, если я прав с датировкой своего Кёнигсбергского вояжа. Изменилось в моей жизни почти всё. В моих литературных взглядах тоже кое-что изменилось. Тексты Каневского на протяжении этих лет попадались мне то тут, то там. Сам автор тоже ходил по жизни очень близкими тропами, много раз, насколько мне известно, успел побывать в Эстонии, выступал на каких-то очередных фестивалях уже здесь у нас, на которые я даже тоже был приглашён. Но я теперь стараюсь туда не ездить, так что мы так и не встретились. Но «виноград» как-то постоянно где-то крутился на какой-то периферии моей памяти, так бывает с некоторыми строчками. Прочитаешь или услышишь где-нибудь какую-нибудь случайную строчку не знакомого тебе автора, и закоротит что-то у тебя в голове, станет она твоей личной уховёрткой в числе прочих таких же уховёрток, накопленных в течение жизни. В общем, для меня это всегда сигнал, что нужно искать ещё какие-нибудь тексты данного автора и знакомиться с ними плотнее.
А тут всё вообще случилось само собой. Геннадий Каневский выпустил вроде как сборник избранного под названием «Сеанс», и мне дали его отрецензировать.
И вот дальше надо быть очень осторожным. Потому что дальше я начинаю несколько теряться в оценках. Я не могу сказать, что книга «Сеанс» разочаровала меня, что не произвела такого яркого впечатления, как в своё время «виноград» в устном исполнении автора. Нет. В книге есть очень сильные тексты, к которым хочется возвращаться, которые хочется перечитывать и декламировать вслух. Например, совершенно блестящий цикл про советских авиаторов. Это просто чудо как хорошо. Это просто дивно и прекрасно, это точечное попадание в корень советской мифологии, во всех этих розовощёких деятелей, глядевших на нас с соответствующих плакатов и никогда не существовавших в реальности. Это вскрытие структуры мифа, если хотите. Незатейливого мифа, который формировали незатейливые советские идеологи. С добавлением ностальгии по ушедшему миру, детству, с окислением подростковой романтики и логичной ироничной дегероизации кумиров.
Я вообще как оцениваю поэтические сборники? Я человек в этом смысле совершенно непрофессиональный и ни в каком литературоведении не разбирающийся. Да разбираться и не желающий. Мне кажется, литературоведение – скучно, и занимаются им достаточно унылые люди. Разве может быть кому-нибудь на самом деле интересно место автора в современной иерархии и его положение относительно мирового поэтического наследия, корни аллюзий и цитат (это последнее интересно коллегам, быть может, и отдельным очень увлечённым читателям), преимущественно используемые творческие методы и тропы – зачем это всё?
Я смотрю по своему общему впечатлению. Вот прочитал я книгу, отложил её, день походил, силясь не думать о ней, как о белой обезьяне, а потом сажусь и пытаюсь сам себе ответить на вопрос, какое у меня осталось от этой книги впечатление. И в случае со сборником Геннадия Каневского я вынужден констатировать, что впечатление осталось эклектическое. Такое ощущение, что очень много свалено в кучу всего. Взболтано, но не смешано. Нет, нельзя сказать, что смешано хорошее с плохим. Не так это. Скорее, смешано хорошее с очень хорошим и с ещё лучшим. Но как-то вот хотелось бы чуть большего отбора и чуть большей концентрированности. Раствор получился слишком жидким каким-то. Ощущение магии ретушируется. Той магии, которую я ощущал когда-то десять лет назад во время прослушивания «винограда» в устном исполнении автора. Похоже, как если бы фокусник устал просто показывать фокусы и решил подробно объяснить, как он проделывает тот или иной трюк. С попутной их демонстрацией. Трюки-то, вроде бы, те же, к тому же они вот, вы видите, объясняются, каждый может повторить или наоборот, ещё больше восхититься, как ему это удаётся, так часто бывает, что знание внутренней механики ведёт к ещё большему восхищению.
Но почему-то ощущения иные. Ощущения, что эта демонстрация закулисной кухни автора была для зрителей не слишком необходима, ведёт к перенасыщению информацией и утрате лёгкости.
Вот да. Устное исполнение «винограда на языке» именно лёгкостью и поражало. Какие могут быть слова в этом стихотворении? Только такие и никакие другие. А из «Сеанса» выяснилось, что могут быть ещё и другие, и третьи, и четвёртые, и двадцать восьмые. И все они будут по-своему хороши, и все они будут прекрасны. Но я не хочу. Я хочу тех, единственных, которые я услышал в библиотеке калининградского чего-то там десять лет назад. На безальтернативной основе.
Извините, если что не так.