Анна Фасеева. Жизнь. Точка. Смысл. Отрывок из романа

…Время разбрасывать камни, и время собирать камни;

время обнимать, и время уклоняться от объятий…

ВЕТХИЙ ЗАВЕТ

Книга Екклесиаста или Проповедника

Глава 3.

1. Жизнь.

………………….

***

Чем сильнее и независимее человек, тем ранимее и беззащитнее он внутри. Возможно, потому, что он привык защищать и оберегать других, а себя так и не научился. Но когда рядом оказывается кто-то, кто заботится о тебе и охраняет от внешнего мира, твоя годами накопленная броня разом рушится, и ты стоишь совсем маленький, с тонкой кожей, с ободранными коленками, без замков и оград, но никто не посмеет к тебе приблизиться и обидеть. Все знают и чувствуют – ты защищён, тебя охраняют…

Твоя броня – в твоей улыбке.

………

Рыжее и серебряное

Они сели за одну парту в третьем классе. Он – типичный «ботан» в очках и переполненным книгами рюкзаком, она – отличница с копной рыжий волос, подбиравшая на улице всех котят и щенков. С тех пор их никогда не видели порознь. Они даже болели параллельно. Как сиамские близнецы, они дружно выпустились из школы, подарив друг другу «на вечную память» талисманы: она получила кулон с датами их рождения, выгравированными двоичным кодом, он – рыжий кожаный браслет, будто сплетённый из её волос. После выпуска они сели за стол абитуриентских переговоров с блестящими аттестатами и полным набором родителей с обеих сторон. Он не мыслил себя без программирования, она – без медицины. Нестыковка будущих профессий быстро переросла в шум и гам за столом, который издавали родители – он и она молча пережидали бурю, ведь уже всё для себя решили. Они легко и с улыбками поступили в намеченные вузы, и вихрь студенчества закрутил их – каждого в своей жизни, всё дальше уводя друг от друга. Постепенно их сиамская связь начала стираться, и только пропитанные годами талисманы, которые они поклялись друг другу не снимать ни при каких обстоятельствах, иногда останавливали их взгляд и вырывали из круговерти…

Через несколько лет они случайно встретились на премьере модного фильма, ринулись друг к другу взглядами, но споткнулись о надменные повороты голов их спутников. Аккуратно скользнули по талисманам – кулон утонул серебром в вырезе белой блузки, истёртая рыжая кожа тускло выглядывала из-за безупречной запонки. Как заговорщики, улыбнувшись уголками губ, они молча прошли на свои места.

Карьеры, переезды, дети, школы, города, отпуска – водоворот кружил их дальше и дальше. И вот уже новые спутники, и новые дети, и родители тех абитуриентов давно поредели… Ему очень шла лёгкая седина, в её рыжей копне она вообще не была заметна. Он разработал и запатентовал какую-то уникальную программу, она руководила хирургическим отделением. Бег ускорялся, а серебро кулона и рыжая кожа стирались. Но оставались на своих местах. На все вопросы «Откуда и зачем тебе это старьё?» они непреклонно отмалчивались, и ни косые взгляды родственников, ни вода в бассейне, ни палящее солнце популярных курортов не заставили их снять свои талисманы.

В этот день в больнице она отстояла в операционной почти сутки. Теракт в метро. Людей везли и везли. В приёмном было не протолкнуться, и только к ночи, когда все «тяжёлые» были прооперированы, «лёгкие» отпущены по домам, а «средние» ждали утра, она позволила себе сбросить обувь и прилечь в кабинете на диван. Глаза закрылись моментально, в голове слышался бесконечный стук инструментов, и она уже начала проваливаться в какой-то глухой туман, когда в дверь влетела медсестра с каталкой, наполненной кучей коробок: «Куда личные вещи? Вот в этой коробке – тех, кого не удалось спасти, а в этой – выжившие, которые у нас остались». Коробки были заполнены прозрачными пакетами с бесконечно звенящими телефонами, кошельками и другими мелкими вещами. Медсестра что-то тараторила насчёт того, что камера хранения забита, складывать некуда, а вещи ценные, а она не сводила глаз с рыжего кожаного браслета из верхнего пакета. Она махала на медсестру рукой и беззвучно повторяла: «Это – коробка выживших или нет?». Наконец ей удалось это выговорить, и медсестра радостно: «Это – выжившие, видите, их намного больше!» К каждому пакету был приклеен стикер с номером палаты. Она схватила пакет с рыжим браслетом и вылетела из кабинета. Только в лифте она заметила, что выбежала без обуви. Кровь в висках стучала седьмой симфонией, и она не помнила, как добежала до палаты. Он лежал худой и беспомощный, а у неё в голове крутилась мысль из детства: «Как же он понесёт свой рюкзак? – Там столько книг…» Сориентировалась она мгновенно, и вот уже санитары везут его в срочно подготовленную операционную, а медсестра семенит за ней и сокрушается «Ну куда же вы – шестая операция, вы же на ногах не стоите!» Она надела на него рыжий браслет, отмахиваясь от ассистента («не положено!»), подставила под маску лицо, и в этот момент он очнулся. Он с трудом вспоминал, что произошло, смотрел на надвигающиеся на него прожекторы и вообще ничего не чувствовал, даже боли. Краем глаза он увидел маленькую прядку выбившихся из-под шапочки рыжих волос, сознание отодвинуло действие наступающего наркоза, и он уставился на кулон с нулями и единицами на шее врача. Последней мыслью было: «Она не подведёт. Она всё сделает правильно».

Ему снился урок физкультуры. В четвёртом классе они ещё занимались вместе – мальчики и девочки. Прыжки через ненавистного «козла» были для него серьёзным испытанием – и не потому, что он был слабым или неуклюжим, а просто из-за плохого зрения. В очках ведь на физкультуру никак, а издалека он не видел препятствие. Ориентируясь на легко вспорхнувшую над «козлом» золотую копну волос, он разбежался и… приземлился прямо посередине этого непонятного и непредсказуемого снаряда. Все вокруг залились радостным смехом, а он – слезами от стыда и боли. Она взглядом заткнула всех гогочущих, показала пружинящую доску, от которой нужно отталкиваться, и сделала отмашку в нужный момент. После его успешного прыжка она гордо протянула ему руку и увела с урока. Он всегда вспоминал её уверенную отмашку рукой, когда нужно было решать важный вопрос.

Первое, что он увидел, когда проснулся от наркоза, был рыжий браслет у неё в руке и кулон на шее с засохшими капельками крови. Она спала на соседней койке, и волосы разметались, свешиваясь с кровати. Рыжих почти не осталось – за эту ночь она поседела, и они переливались серебром в лучах восходящего солнца. Он терпеливо ждал, пока она откроет глаза: «Ты стала серебряной. А на руках я тебя смогу носить?» «Не скоро, – ответила она, – но мы ведь и до этого не особо торопились…».

***

Всё вокруг красиво, Мир велик и многообразен… Он богат впечатлениями, культурами, природой, музыкой, стихами, цветами и традициями… Когда удаётся вырваться из своего мирка и побывать в большом Мире, тебя охватывают эмоции, краски, звуки… Но если при этом рядом нет твоего родного человека, если он далеко и не может разделить с тобой этот Мир, то не получается понять, услышать и увидеть его красоту… Не хватает оттенков, нот, глубины, и воспринимаешь всё вполовину слабее. И главное желание при этом – скорее поделиться с ним, чтобы он увидел этот Мир твоими глазами.

………

 Розовое и бирюзовое

Она ещё раз с пристрастием посмотрела на свой неприлично розовый чемодан. Ей нужен был обязательно такого размера, чтобы можно было взять с собой в самолёт. Она не терпела громоздкий багаж с сопутствующими нервами, тратой времени и перспективой его потери. В голове затренькала «Розовая пантера», она ужаснулась и поняла, что лететь придётся не только в этом цвете, но и с этой музыкой, которая теперь не отстанет. Подчинившись чемодану, она подобрала к нему одежду и аксессуары и через полчаса была полностью готова.

Машка заехала минута в минуту, и она выпорхнула к ней в розовом и с розовым пластиковым монстром. «Ты что, сбрендила? Ты куда в таком диком пинке собралась? Ты же не на аниме-фестиваль едешь, а на карнавал в Венецию! Что это за поросячье фламинго?» Распугав бабушек на скамейке и объяснив Машке уникальность чемоданных габаритов и единственность экземпляра, она села рядом с ней в предвкушении устроенного себе спонтанно отпуска. Машка тараторила без остановки – не забудь во Дворец дожей, там на потолках уникальных размеров Тинторетто, и с голубями фотки сделай на площади, и прокатись на вапоретто, и морских гадов попробуй на рынке Риальто. И на карнавал обязательно в маске, а лучше даже арендовать костюм, но маску непременно купить, чтобы на память, и не вот это вот китайское фуфло, а с ручной росписью по папье-маше. Она была благодарна подруге за заполнение дорожного времени до аэропорта, за то, что согласилась приехать через весь город и подвезти, и просто за то, что она у неё так давно есть.

Подкатив свой компактный пинк-чемоданчик к стойке регистрации и гордо отказавшись от багажа, она встала в очередь на его рентген, и её взгляд упёрся в соседнюю очередь, где стоял брат-близнец её розовой пантеры – точно такой же, но ядовито-бирюзовый. Не менее гордый своей безбагажной самодостаточностью обладатель этого бирюзового пластика посмотрел на неё с пониманием, отметив её цветовую гамму и демонстративно отогнув лацкан пиджака, демонстрируя ей такую же рубашку цвета морского бриза. Они понимающе улыбнулись друг другу, заговорщицки обведя взглядами остальных пассажиров с чёрными сумками. В самолёте, пройдя к своему месту, она даже не удивилась бирюзовому соседу, который уложил её чемоданчик нос к носу со своим.

«Вот сразу видно, что мы летим с Вами на карнавал, и именно в Венецию – я в тонах её воды в каналах, а Вы – как её палаццо». Она-то думала, что вода в каналах ближе к болотно-бурому, но не стала его разубеждать в красочных аллегориях. Ей так легко было рядом с этим незнакомым человеком, с которым её свела их чемоданная палитра, и всю дорогу они проболтали с ним о планах на карнавал, об обязательных к просмотру достопримечательностях – как два близких друга, которые давно не виделись и собрались в долгожданный совместный отпуск.

Два часа полёта пролетели незаметно, а в аэропорту она замешкалась, унеслась рекой вожделеющих карнавал туристов, и вдруг поняла, что рядом с её розовым бирюзы уже нет. Она вдруг поняла, что за последние три часа ни разу не вспомнила ни о ком и ни о чём, что она действительно почувствовала себя в отпуске, и что ей давно не было так хорошо и спокойно. Она стояла в пустеющем аэропорту, и её постепенно охватывала тяжёлая грусть, как после утраты очень близкого человека. Машка телебонькала уже давно и настойчиво, и вполне заслуженно наорала на «розовую дуру, которая в этой своей Венеции вообще забыла про подругу, которая волнуется». Пытаясь что-то бормотать ей про родственные чемоданы и души, она, наконец, сумела объяснить про свою пропажу. «Ну так позвони ему и спроси, где он!» Совет выглядел бы очень даже себе разумным, если бы они обменялись телефонами. Но ведь с той первой минуты она была уверена, что знает его давно и надёжно, поэтому про телефон никто и не заикнулся. «Ну так скажи его имя и фамилию, я пока найду его в соцсетях!» И тут она поняла, что они даже не познакомились. Она грузно и истерически разревелась. Отмахиваясь от готовых помочь секьюрити, рухнув в первое попавшееся такси, она вывалила на Машку слезливую теорию про «с первого взгляда, с первого слова – это мой человек, понимаешь, мой, я его знаю несколько часов, а мне без него уже больно!» Подруга грозилась всё бросить и прилететь, позвонить её родителям, если она не перестанет реветь, пыталась отвлекать и соблазнять её всеми венецианскими плюшками, но в результате плюнула и сказала грозно: «Сейчас же приведи себя в порядок, разместись, хорошенько поешь, выпей бокал вина, и я тебе через пару часов перезвоню».

Заметив свой зарёванный облик в зеркале заднего вида, она уверила таксиста, что у неё всё окей, и скоро уже стояла на микроскопическом балконе своего «палаццишко средней руки», как обозвала подруга её вполне себе приличный отель, скромный, но с 4-х-звёздочным видом. И вдруг она словила себя на том, что вода в канале действительно ярко-бирюзовая, а вовсе даже не бурая. Отметив эту удивительную метаморфозу, приняв неизбежность и наведя лёгкий марафет в зеркале почтенного возраста с фаской и патиной, она переоделась из розового в розовое и вышла на улицу.

Венеция начинала бурлить. Карнавал стартовал завтра, но сегодня улочки и канальчики уже были полны красочных приготовлений и нетерпеливых обывателей. Осознав, что она действительно очень голодна, и завлекаемая потоками оживлённых людей, она впорхнула в семейный ресторанчик и навернула пасты с растопыренными мидиями. Пригубив уже второй бокал, она ответила Машке очень даже бодренько – предкарнавальный ажиотаж действовал целительно – и успокоила её отсутствием планов топиться в Гран-канале. «Маску нужно купить обязательно сегодня! Завтра цены взвинтят вдвое – жду фоты!» Весь остаток вечера она послушно струилась из одной мастерской в другую. Шарахаясь от чумных докторов и прочих персонажей сомнительного благочестия, она, наконец, нашла своего мастера и свою маску. Вернее, маска нашла её. Вернее, её нашли сразу две маски, и она стояла перед ними, обтекая мурашками. Они были едины своей изысканной скромностью, они отличались от других отсутствием традиционных отсылок к преданиям, они были одной формы и…. они были розовой и бирюзовой. Подсуетившийся хозяин мастерской уже что-то голосил на ломаном английском про Коломбину в золоте и Изабеллу в серебре, но она твёрдой рукой примеряла розовую. Мастер замер, изумлённо глядя из-за её плеча в зеркало, и залепетал на итальянском, закрутив её и тараторя про карнавале и перфетто. По его жестам можно было догадаться, что маска сделана как будто специально к её лицу и её платью, и что даже карнавальный костюм ей не нужен – такое прекрасное платье, и маска так белиссимо с ним сочетается. По протягиваемым ей попеременно то одному, то двум мастеровым итальянским пальцам она поняла, что таких масок больше не найти – их только две, а такая розовая только одна. Выйдя из магазина и нежно держа на вытянутой руке драгоценность ручной работы, она поняла, что действительно больше нигде таких масок не видела. В ответ на добросовестно отправленное Машке фото она получила шквал хвалебных препинаний и уверений, что подруга прошерстила весь Интернет и подобных масок не нашла – таких героев в Дель Арте нет.

Осторожно повесив своё уникальное приобретение на зеркальную фаску, она рухнула на кровать своего палаццишка и улетела в предкарнавальную ночь, тихо обливаясь слезами надежды.

Весь следующий день она шла по составленному подругой маршруту, прыгала из одного вапоретто в другое, через голубей и неповторимые мостики, перебирала бирюльки из муранского стекла, гладила кружева, протянутые ей узловатой рукой древней мастерицы, любовалась Тинторетто и видом на Мост вздохов… и с каждым шагом всё больше грустила по своему несостоявшемуся человеку.

К вечеру она вернулась в свою комнатку над бирюзовым каналом, зарядила до отказа телефон («Обязательно веди трансляцию – хоть так карнавал урывками увижу, заодно за тобой присмотрю!»), встряхнула своё летящее розовое платье, надела прилегающую как вторая кожа маску и легко вышла на улицу. Поток всевозможных красок и фасонов вынес её на площадь, со всех сторон громыхало и дребезжало, зазывалы орали, народ танцевал, подруга в телефоне визжала от восторга, а у неё под маской текли тихие слёзы. Её постоянно завлекали в танец разные Пьеро и Пульчинеллы, она кружилась, выбивалась из толпы, затекала обратно, мимо скакали, плясали, пели и пили…..

И вдруг в этой веренице людей, тканей, запахов и звуков её взгляд вырвал нечто, от чего кольнуло сердце. Она судорожно оглядывалась вокруг, ещё не осознав, что же так её зацепило, затревожило. И вот опять – оно, тесно с ней связанное. И опять круги и люди… И вот снова – вот же оно, до боли родное и бирюзовое. Её охватила надежда, и она замерла, смотря глаза в глаза той самой бирюзовой маске, которая была настолько же уникальна, как и её розовая. И бирюзовая рубашка под этой маской подбросила сладким комком к горлу. Она медленно двигалась к цвету неизведанного венецианского канала и знала, что ни за что не свернёт с этого фарватера. Никто не смел завлекать её в танец, никто не толкал, не кричал ей в ухо – все расступились перед её уверенным вектором. Он стоял, не шелохнувшись, и она знала, что он улыбается под маской.

 ………..