Андрей Краснящих (Харьков-Полтава-Кясму). Надежда. Рассказ

«<…> з неї тут же вилетіли усі нещастя, лиха, хвороби й занапастили весь рід людський. Перелякавшись, Пандора хутко зачинила кришку, але у скриньці залишилася тоді вже тільки одна Надія».
«Історія давньогрецької літератури»

I

Вера – оружие. Надежда – оружие.
Когда была маленькой, играли в такую игру. Смотрим фильм, если там говорят «надежда» – поднимает руку. Будто о ней. Смысл фильма меняется.
Пели, как во всех семьях, где есть Надежда, «Надежда – мой компас земной. А удача – награда за смелость. А песни довольно одной. Чтоб только о доме в ней пелось».
Дразнили в шутку: «Надежда, где твоя одежда?» У Надежды одежда осталась дома. Игрушки тоже. Одежду приносит сестра. От подруги, её дочь постарше. Игрушки покупаем в социальном магазине. Пакет – десять гривен. В пакете – уценка. Много всего. Работающие ножницы, тетрадки, зеркальце, ленточки, слаймы и антистрессы.
Антистрессы Надя раздала нам. Мы тоже хотим домой.
«Ты наш адрес помнишь?»
Называет без запинки. Сколько ещё пробудем в Полтаве, непонятно.

Прилетело в соседний дом. В Харькове. Детская площадка с турникетами. Гуляли. Кабинет стоматолога: лечили зубы. Магазинчик «Посад». Школа со школьным двором, где гуляли тоже.
Роддом, где Надя родилась.
Пробило аж до подвала. Подъезд осел. Стены вывернуло. Балконы обрушились.
Пробило Лену. Колотит. У бабушки сердце болит. Наде видео не показывали.

Всё и так знает. В детском «Тик-Токе» своя война. Воюет. За наших, говорит, больше. Но тем, другим, не объяснишь, не хотят слушать.

В «Телеграм»-канале о мёртвом котёнке. Лежащем в детской кровати. Сорок пять дней без хозяев. И фотография. Хоть бы не увидела. А она знает. Показывает рисунок. Мёртвый котёнок, похожий на Лотту, свернулся клубком. И рядом живой – дух. Говорит: «Как хорошо, что мы Лотту взяли». И Лотте: «Мы тебя никогда не бросим». Думаю: «Как хорошо, что мы тебя вывезли. “В Україні від початку повномасштабного вторгнення загинуло понад 480 дітей. На Харківщині – 76″».

Лотта – в честь Лотты, «Дети с Горластой улицы» Астрид Линдгрен – любимая книжка, осталась дома. Я не читал. Её не было в моём детстве. В моём детстве были другие книги, фильмы. Теперь мои детские герои за войну со мной. Красная Шапочка за войну. Электроник тоже. Д’Артаньян, Харатьян. Говорят, Чебурашка – тайна русской души. У Нади другие фильмы, книги. Ей не нужно будет прощаться с мёртвыми сказочными героями. Её детство её не предаст.

Её район. Тут родилась, тут выросла. Там с горки каталась, здесь собирала одуванчики. Любит их собирать. Тут детский сад. Её. Вон магазин, куда ходит. Поликлиника. Саржин яр.
От нас через дом лётное училище. Разбомбили, конечно. В первые дни войны. На стене висела ракета. Когда-то. Наша. У входа стоял самолёт. По-моему, МиГ.
Того здания нет. Сгорело. Было студобщежитие. Шестнадцатиэтажка. Ходила туда со мной голосовать.
Здесь школьный сад. Цвели яблони, абрикосы. Сюда прилетело.
Дом у метро. Влетело в начале войны. Сильно дымилось.
Пойти по той улице – был обстрел, лежали трупы. Жуткие фотографии. Надеюсь, не видела. Пойти по другой – разрушенный месяц назад стадион. И «АТБ» без окон. «Наш» магазин.
Наш Саржин яр. Скамейки, дорожки. Источник. Туда прилетело. Разворотило скамейки, дорожки. Дома наверху сгорели.
Вернётся. Увидит своё, наше.
И это ещё не конец войне.

24 февраля перебрались к родителям. «Дня на три». Больше не возвращались. Сидели в погребе.
Уезжая, оставили улитку. Ахатину. Кошку взяли, улитку нет. Воды ей налили, яблоко дали. На неделю хватило бы. Но не на месяц.
Деньги, дипломы, загранпаспорта – ничего не взяли. Книги, целая библиотека. Фотографии, вся жизнь.
Об улитке думаем каждый день. Лена говорит, снилась сегодня. Мёртвая.
Надя улитку дома не любила. Спрашивает: «Как там Шумчик?» Говорю: «Улитки умеют ждать долго. Запечатается и переждёт».
Шумчик – от «Шумахер». Он быстрый был.

Завтра приедут ещё родственники из Харькова. Подосвобождаем квартиру. Выносим в подвал.
«Надь, хочешь с нами? Посмотреть, какой тут подвал?»
«Нет».
Задним умом соображаю, что в подвал её звать ещё долго не нужно. Или никогда.

Ждала пластилин. Из Полтавы тётя и сестра мои выслали по «Новой почте». В первые дни войны. С лекарствами родителям. «Новая почта» быстрая. Быстрее, чем «Укрпошта». День-два.
Надя хотела лепить. Харьков разрушают. Что-то сделать своими руками. Но даже снеговика нельзя. Опасно на открытом пространстве. Бомбы, осколки. Автоматные очереди слышны.
Неделя, посылки нет. «Новая почта» в коллапсе, завалена гуманитаркой. Две недели. Три.
Надя ждёт. Харьков разрушают. Надя не лепит ничего.
Посылка вернулась в Полтаву. Через месяц, когда и мы уже в Полтаве были.
В Полтаве Надя рисует мелками на асфальте. Написала «Мама, я тебя люблю». Рядом дракон, сжигающий Москву. Москву Надя нарисовала плохо. Она в ней никогда не была. Была в Праге, Вене, Варшаве. Вильнюсе.

Сумы. Тростянец. Киев.
Очаков. Арабатская стрелка.
Львов. Дубно. Луцк. Острог. Много где были по Украине.
«Найди на карте». Карта большая. В полстены. Жена подарила на день рождения. Не находит. Украина, и всё.
Теперь по военным картам знает. Показывает. И те города, где не была. Чернигов, Мариуполь. Буча. Ни разу не ошиблась.

Рисуем на воздушных шарах, оставшихся с праздника, эмоции. Страх, грусть, безнадёга. Справляется на раз. Усложняю: сомнение. Безразличие. Задумывается и находит. Узнаваемо. Задумываюсь и я. «Умиротворение». Задумывается надолго, потом быстро рисует зайца с крестиками на глазах и чем-то вроде банки в лапах. «?» – «Умер от варенья!»

Не сдержал радости, написал на зеркале ванной запотевшем «Русский корабль, иди лесом». «Ты написал?» – говорит. «Я». – «Правильно».
На время войны мат разрешён.
Знает. Читает. Воспринимает нормально. Сама не матерится.
«Ты как Путин».
Бабушка обиделась.
Простила. Говорит:
«А давай ты Байден, я Зеленский».
«Нет, я Зеленский, ты Байден».
Ещё знает ругательства «Кадыров», «Лавров», «Шойгу». Слышал от неё во дворе.

Нарисовала Зеленского, похожего на эльфа. В зелёном камзоле.
Нарисовала Путина, похожего на Дракулу.
Нарисовала глаз, который видит войну. Говорит, сама придумала.
В глазу похожий на циклопа – в шлеме российский солдат. Убитый барашек. Женщина убитая. Взрывы. Пикирующий самолёт.
Над бровью красная точка – прыщик. Под глазом родинки среди слёз.

Занятия по русскому языку. Учительница на дистанционке. Под бомбами. Учительница очень хорошая. Русский язык ученики будут знать очень хорошо. Лучше, чем в Твери. Лучше, чем в Калуге.
Отец после войны учил немецкий. Мне помочь не мог, я учил английский. В Советском Союзе учили язык врага. Каждый раз нового. Русский я учил как родной. Надя начинала тоже, теперь продолжит – как мой отец немецкий.

Четвёртый класс – выпускной. Выпускной планировали с января. В феврале началась война.
Одноклассники кто где по Украине. И за рубежом. От класса в Харькове остался лишь Лёша. Из двадцати четырёх человек. До недавнего было двое: Надя и Лёша.
На занятиях сводные классы. От нашего «Б» «ходит» десять детей. Остальные уже в других школах. Других городов. С кем-то не увидится никогда.

II

«У нас кот во дворе бегает, он на Гитлера похож. У него усы такие же. Мы зовём его Путин».

Раз в день самолёт пролетает. Низко. Наш. Надя выскакивает из комнаты: «Не прилёт?» Никак не можем привыкнуть.

«Тут есть подвал? Он глубокий? И крепкий?»

Надя ждала десяти лет. Чтобы посмотреть фильмы ужасов. Многие подружки уже посмотрели «Кошмар на улице Вязов». Кто-то даже «Бивень». Кто-то даже «Сырое». Я отделывался, подсовывал ей «Охотников за привидениями», «Гремлинов», не такие уж хорроры. Её они не устраивали.
Десять Наде исполнилось 17 февраля. 19-го она праздновала с подружками в дельфинарии, впечатлений хватило на последующие дни. 24-го началась война.
В Полтаве, после месяца под бомбами в Харькове, Надя возобновила просьбы. Требования. Я решил, что уже можно. Надя хотела «Звонок». Он оказался нестрашным. «Звонок 2» был ещё хуже. Втихаря от меня посмотрела «Кладбище домашних животных», о котором я ей рассказывал как о самом страшном ужастике своего детства. Смотреть его ей было нестрашно. Составили список. Я вспомнил, что мог. «Вой», «Телемертвецов», «Восставших из ада», «Экзорцист». «Сияние», «Поворот не туда», «Пятницу 13-е», «Крик». И ещё тридцать хорроров.
Боюсь, они её тоже не впечатлят. Мне нечего ей предложить. Период ужасов мы уже проскочили.

Теперь смотрим мультфильмы по «Нетфликс». «Морской монстр». Там тоже девочка лет десяти. Такая же розбышака. Пиратка. Гарпуны летают, как ракеты. Пушки – как «джавелины». На капитана, пошедшего войной, Надя говорит: «Как Путин». Наверное, таким теперь будет каждый мультфильм.

Меня кино тоже не впечатляет. До войны смотрел сериалы каждый день. Хорошие. Гордился, что разбираюсь. Знаю о новинках всё.
Делился с друзьями-сериаломанами. Писал о сериалах в глянец.
Перестал. Кино, сериалов с приходом войны не хотелось. Лена подписалась на «Нетфликс». Долго выискивал что бы. Впустую. Последний сезон «Лучше звоните Солу» хороший. Не затронул. Начал и бросил «1883», приквел «Йеллоустоуна».
Вместо кино – ленты новостей. Ни за одним сериалам так не следил. Но тут, как говорит мама, мы в кадре.

Прочитал в ленте, рассказываю Наде об игре, где детям дают призы за геолокацию. Спрашиваю, встречалось? Встречалось другое. В «Инстаграме» ей предложили 100 долларов за геолокацию наших военных мест. Она послала геолокацию Красной площади. Ответили: «Ждите». Не заплатили.

Моет машины на стоянке возле «Сільпо». Кто сколько даст. Гривен двадцать. «Многие девочки со двора так делают». Не знаю, как к этому относиться. Война всё поменяла, Надя быстро выросла.

Местные учат их просто жить, не боясь воздушных тревог и самолётов, зато у переселенцев к Путину особые счёты. Всё это перемешивается чудным образом.

Надя теперь полтавчанка. Надийка Полтавка. Полтава для неё своя. Подруги, места, названия. Были на экскурсии в усадьбе Котляревского, нарисовала её с котом. Кот с лицом Котляревского, с автоматом, в военном берете, с книжкой «Москаль-чарівник». «Кот Ляревский» подписано. «Наступна зупинка – “Лялі Убийвовк”», «А дальше – “Лялі Убийзаєць”, потом “Лялі Убийведмідь”». Наша остановка – «23 Вересня». Не может остановиться: «После неё – “24 Вересня”, “25-е”, “26-е”». Удосконалює Полтаву под себя.

Вернулся «Синий кит». Пятьдесят заданий, последнее – самоубийство. Первое – нарисовать красной ручкой сердце на запястье. Второе – синего кита на листе бумаги. Третье – его же на ноге. Четвёртое – прекратить общение со всеми. Пятое – пробежать вокруг своего дома несколько раз. Десятое – вырезать синего кита лезвием на руке. Тридцать девятое – перебежать через дорогу перед машиной.
Всё снимается на видео, отправляется на «Синий кит» в «Телеграме». В 4:20 утра.
Вернулся невовремя. В 4:20 или тревога, или спят. Дети пишут «Киту»: «Скажи: “Слава Украине!”» Он не отвечает. В 2018-м он был в «ВКонтакте».

Снова спрашиваю, играют ли дети во дворе в войнушку. Как мы в детстве. Есть ли «наши» и «русские» в этой игре. У нас были «наши» и «немцы».

Наде снова приснилось, что война закончилась. На этот раз ей сообщил Зеленский. Сам пришёл. «Открыл дверь и сказал». – «А дверь была не заперта?»
«Наверное, ты помнишь, мне приснилось, что Леночка к нам приехала? И она в тот же день приехала». – «Что война закончилась, тебе тоже снилось». – «Но тогда Зеленский не приходил».

«Надя, “Очаг” разрушили».
«!»
«Старшую школу».
«Эх».
В смысле – жаль, что не их, младшую. Но так они по старинке шутят. На самом деле: «Здравствуйте, Ирина Ивановна! Спасибо вам большое за эти 4 года школы! Вы были самым лучшим учителем! Вы очень хорошо преподавали и объясняли! Вы самый добрый учитель за всё это время! Спасибо вам большое за эти знания и годы! Скучаю по вам, очень надеюсь, что мы увидимся после войны!» Школа и есть учителя. У Ирины Ивановны дома нет. Разбомбило. Она в Киеве у подруги. «Здравствуйте, ребята. Будем встречаться онлайн по понедельникам в 11:00. Всё лето. Рассказывать друг другу, как мы, как дела. Хорошо?»

Никогда читать не любила. Приходится договариваться, заставлять. Выбираем, что может быть интересным. Не эта, не эта и не эта. «А какая?»
«Вот в Харькове у меня остались интересные».

Дома говорит по-русски. Все мы говорим на русском. Узнал, что во дворе они говорят на украинском. «Ну, на русско-украинском. На суржике». Попросила, чтобы дал ей украинскую книгу. Читает.

Наде бабушка передала баночку красной икры. «Ура!» Давно её не ела. «Это напоминает мне Харьков».

Скучает по своим игрушкам, оставшимся в Харькове.
Бабушка передала одну из них – «икеевскую» акулу.
Прижала к себе, понюхала. Говорит: «Харьковом пахнет».

Вчера снова была ракетная атака. В «Телеграме» выложили видео с пролетающей ракетой. Надя, посмотрев его, сказала, что когда мы вечером 24 февраля шли через весь город к бабушке, она видела такую ракету, пролетавшую над нами. Мы не видели. И Надя до сих пор о ней не вспоминала, забыла накрепко.

Когда вернёмся домой, все вещи её придётся выкинуть или раздать. Выросла. И новые, подаренные на Новый, 2022-й год. И на День рождения 17 февраля. Через неделю мы ушли из дома налегке. Думали, через день, через два вернёмся, всё окончится.

Да-да-да, именно дети. Дети и кошки – ключевые герои всей нашей истории. Для меня. Старики упираются, взрослые суетятся, дети и кошки воспринимают всё как есть, в системе своей жизни. О чём бы ни писал, а мне б хотелось охватывать материал тематически, в каждом тексте с другой стороны, дети и кошки появляются везде. Два текста – «Надежда» и «Харьковчане» – целиком о них.

И ещё. У ребёнка небольшой жизненный опыт. Именно сейчас он формируется, и получается, формируется войной. За время войны, а это всего-то пока десять месяцев, Надя сильно изменилась, быстро выросла. Превратилась из ребёнка в подростка. Все дети Украины сильно повзрослели за время войны.

Ребёнок военного времени ест шаурму. Всё военное. На упаковке написано «За маму», «За тата» и «За ЗСУ», указано, за кого нужно сколько съесть. Шаурма – по-полтавски «шавуха» – вкусная.

Инсталляция, которую Надя сделала маме на день рождения. Лена ответила, что бы хотела в подарок: «Голову Путина». Материал – солёное тесто, гуашь, вычесанная кошачья шерсть. Флаг Украины – пластмассовая палочка – вставлен в уши. Лицо Путина удивлённое. Путин очень похож.

Нарисовала картину. Холст – сто гривен в социальном магазине. Углы потёрты. Нормальный бы стоил сто пятьдесят.
В подарок Ларисе, хозяйке квартиры. Пейзаж, людей нет, есть деревья. Дубы, кусты. Очень реалистичные. Очень реалистичные облака. Синее небо, красок не пожалела. Призрачные качели, дорога и что-то ещё, что относится к людям. Не хватило, наверное, краски.
В углу расписалась. Написала «Надежда». Поставила год: «2022».

«Пап, пап, а весной свет уже отключать не будут?»
«Нет. Сказали, что всё, ситуацию выровняли. Хотя это ж Россия. Что им стоит новую пакость придумать».
«Да, я знаю. Но нужно ж чему-то радоваться».

Фотографии Харькова. У кого на окне стоит икона, у кого-то наклеено «НАХУЙ». Чаще всего окон нет: забиты фанерой.
Я спокоен. До войны нервничал по всякому поводу. Лекции. Поездки. Работа. Меня правили в «Харькове – что, где, когда» – переживал и злился. Днями, неделями накручивал себя. Хотел мести и справедливости. Перед лекцией начинал волноваться за день. За час до лекции всего трясло, поднималось давление, тошнило, кружилась голова.
Месяц под бомбами меня вылечил. Я находился в ступоре, жутко боялся. Потом страх утих.
Сегодня я ни о чём не волнуюсь. Волнуюсь за родителей, проблемы на работе меня не трогают. Читаю лекции на украинском, импровизируя на каждом шагу. На жутком суржике. Меня это не беспокоит. Мои лекции на русском, листы бумаги, остались дома. Я здесь, я выжил, меня не заботит ни будущее, ни деньги. Университет не выплатил отпускные, сократил на полставки, не дал зарплаты за полсентября, отправил за мой счёт на каникулы. Мне всё равно. Я пробовал возмутиться, довести себя до кондиции, мне это неинтересно. Мне интересно просто жить. Я радуюсь кошке, которая рада мне и мурчит. Она тоже долгое время была в ступоре, не могла ни есть, ни общаться. Мне нравится ходить по улицам, видеть людей. Моя дочь взрослеет, покрасила волосы, коротко подстриглась. Похожа на Алису из «Гостьи из будущего». («Алиса, в будущем весело?» – «Да просто охуеть».) Мне приятно думать, что я дожил. Ей нравится школа, уроки, но она не признается в этом. Я слышу, она отвечает в соседней комнате, вижу – готовится к урокам. На украинском ей задали написать легенду. «Одного разу на місто і державу, в якій воно знаходиться, напала сусідня країна. Вона пускала ракети, стріляла з танків, бомбила літаками. І всі діти цього міста змушені були спуститися в підвали та льохи. Вони сиділи тиждень, два, три, місяць та більше. Без сонця та вуличних ігор ставали сумнішими і сумнішими і ні з ким не хотіли спілкуватися. Ані з батьками, ані з друзями. Але кожна дитина мала по кішці. Пухнасті, м’які, вони муркотіли дітям, заспокоювали їх. Діти розмовляли лише з кішками. Коли війна закінчилася і діти вийшли з льохів, виявилося, що кожна дитина мала по кішці, яка врятувала її. Про це дізналися всі городяни і поставили кішкам пам’ятник і по всьому місту миски, в які щоранку наливали молоко. З того часу традиція збереглася і кішок усі поважають». Кошка кусает мне руку, хочет играться. Я с ней играюсь.