Марина Тервонен. Беседа с Борисом Штейном, 1999 год

ИЗДАЛЕКА С ЛЮБОВЬЮ,
или ИНТЕРВЬЮ БЕЗ ЛИШНИХ ВОПРОСОВ

Записала Марина Тервонен
Опубликовано в журнале «СЕМЬ» № 15(49), декабрь 1999 г.

Помните?

«Из-под накидки напускной небрежности,
из-под рогожи грубости и грешности,
из-под лохмотьев несуразной внешности,
которые мы носим на себе,
достану жёлтого цыплёнка нежности
и осторожно протяну тебе…»

Так начинались «Сквозняки» – один из сборников стихов известного таллиннского поэта и прозаика Бориса Штейна.
«Как в воду канул», – говорили о нём в течение последнего десятилетия. Ходили слухи, что он уехал в Москву, но точно никто ничего не знал. Окольными путями мне удалось заполучить московский номер телефона, и оказавшись в очередной раз в столице столиц, я этот номер набрала…
Чему предаются люди, встретившись после долгой разлуки? Конечно, воспоминаниям!

Слова «Эстония» и «интеллигенция» стали для меня синонимами

– 30 не самых скучных лет своей жизни я прожил в Эстонии. А попал я туда как морской офицер. После Ленинградского высшего военно-морского училища меня направили на крейсер «Жданов», который базировался в Таллинне. Что касается стихов, то их я писал с детства. Но первая моя публикация состоялась в Таллинне: в первомайском выпуске газеты «На вахте» напечатали моё стихотворение. Я его даже, может быть, вспомню. «Май… и солнце искрится… Первомай и с утра… над волнами струится громовое ура!» Что-то в таком духе. После этого меня пригласил к себе штурман Морозов, которого мы все хоть и уважали, но побаивались, потому как этот штурман считался человеком особенным. Атлетически сложённый, спортивный, выдержанный, в свободное от вахты время он постоянно писал что-то у себя в каюте. Как выяснилось позже – переписывался с «Литературной газетой», сообщал ей свое мнение о прочитанном, и мало того – «Литгазета» ему отвечала! Кроме того, у него была невеста, и не простая невеста, а эстонка, дочь какого-то академика. Для нас это было что-то неведомое и запредельное. Мы редко бывали на берегу и из местного прекрасного пола видели разве что продавщиц магазинов… Именно этот человек дал мне «путёвку в литературу». Вызвав меня к себе, он сказал, что мне нужно учиться и, вручив мне адрес Союза писателей Эстонии, который в то время находился на Вышгороде, направил к литконсультанту А.Н.Соколову.
Алексея Николаевича я никогда не забуду, и не только потому, что он мне много дал, просто он незабываемый человек, энтузиаст поэзии. Помню, как замечательно читал он стихи, буквально торжествовал при этом. Помню и моих-собратьев поэтов, молодых ребят разных профессий – рабочий Вася Сазонов, доктор Саша Левин из Кохтла-Ярве, его друг Игорь Корейша, горный мастер… По совету Алексея Николаевича я начал заниматься переводами, стал ходить на курсы эстонского языка, читать учебники. Постепенно я начал постигать тайну другого языка, секреты его перевода, сделал для себя несколько важных выводов о теории и технике перевода. Всё это было ново для меня и страшно интересно. Я ведь был военный инженер. Эстонские писатели были первыми серьезными литераторами, с которыми я соприкоснулся, за которыми стояла филология – традиции, стили. Для меня слова «Эстония» и «интеллигенция» стали практически синонимами. Я чувствовал себя так, будто из флотской казармы попал в духовный салон…

«Вы, товарищ адмирал, книжку не швыряйте, в ней моя душа…»

Первый сборник моих стихов назывался «Лебедь-остров». По службе я много ездил по островам – Сааремаа, Хийумаа, Найссаар. Природа, люди – всё это впечатляло меня, вдохновляло на творчество. Наконец я сложил книгу, отнес в издательство, редактором её стала Мария Фёдоровна Кулешова. Я был совершенно потрясён, когда со мной заключили договор: моё любительство превращалось в профессию. Я тут же отправился на почту, благо она находилась рядом с издательством, и написал открытку: «Мамочка и все родные! Со мной заключили договор!!!» К тому времени мне исполнилось 34.
Через два года вышла более серьёзная и более лиричная книга «Сквозняки». Но она вызвала большое недовольство среди политического руководства Таллиннской военно-морской базы. Начальник политотдела, адмирал устроил мне натуральный раздолбон. У меня там было стихотворение «На смерть матроса». Написал я его, как и все свои стихи, под впечатлением реальных событий. «Четыре отслужил на флоте.\ Сам с юга. \ Сегодня смыт на повороте. \ Смыт с юта…» А конец был такой: «Как есть? Как пить? Как говорить? \ Как раньше?! \ Но нужно жить. Но нужно плыть. \ Плыть дальше». Несмотря на оптимистичное резюме, сам факт, что в военно-морском флоте какая-то волна может смыть матроса, привёл адмирала в неистовство. Он кричал на меня, швырял в меня книжку, а я ему говорил: «Вы, товарищ адмирал, книжку не швыряйте, в ней моя душа…» А он: «Если уж писать, то на военно-патриотические темы!» А я отвечал: «Есть на военно-патриотические!» Он мне: «Вы – пессимист!» А я ему: «Так точно, пессимист!» Он потом сказал начальнику парткомиссии, который меня к нему привёл: «Вообще-то офицер неплохой, вежливый…»
Устроили партийное собрание и в дивизионе, где я служил. Всех обязали выступать. Помню, один связист, капитан 3-го ранга, сказал так: «Твоих стихов, Боря, я не читал, но моя дочь выписывает журнал «Юность», и я иногда стишата там просматриваю И вот что скажу: не тем вы все занимаетесь…» А повестка дня собрания была такова: «Доклад коммуниста Штейна о воспитании им молодёжи посредством своих стихов». Я, конечно, к выступлению подготовился: обзавёлся всякими отзывами – из издательства «Ээсти Раамат», из газеты «Молодёжь Эстонии», журнала «Ноорус». И отзывы эти утверждали, что если кто-то и воспитывает советскую молодёжь, как надо, то это только я! Я их зачитал, привёл цитату из статьи Ленина «Партийная организация и партийная литература», чем вызвал замешательство нашего замполита, который тоже хотел этой статьёй воспользоваться. Какая это была цитата, уже не помню, но Владимир Ильич явно высказался в мою пользу. В конце встал вопрос: что же написать в решении собрания? Я им говорю: «У меня есть предложение: записать в решении два пункта. Первый – принять доклад коммуниста Штейна к сведению. Второй – рекомендовать коммунисту Штейну в дальнейшем своём творчестве больше обращаться к военно-патриотической теме». Они были страшно довольны: и я выходил сухим из воды, и они вроде как отреагировали.

В Союзе писателей и на БАМе

Алексей Николаевич посоветовал мне вступить в Союз писателей, он же дал одну из рекомендаций. Будучи ещё морским офицером, я стал делегатом съезда писателей в Москве. А когда Соколов собрался на пенсию, он рекомендовал меня на должность консультанта. В 40 лет я как младший офицер имел право уйти из военно-морских сил. Ровно десять лет просидел я в кресле русского литконсультанта в Союзе писателей Эстонской ССР. Принимал посетителей, прожектировал, руководил литературной секцией, выполнял секретарскую работу, вёл переписку на русском языке с Москвой и с республиками, участвовал в издании нескольких коллективных сборников. Тогда впервые вышли «Таллиннские тетради», эту идею мы родили совместно с Ростиславом Титовым. Какое-то время по совместительству работал и в отделе поэзии первого (в советское время) русского литературно-художественного журнала «Таллинн».
Я много переводил – Матс Траат, Арви Сийг, Юхан Лийв, Бетти Альвер, Пауль Хааваокс, Манивальд Кесамаа, Юхан Смуул, Рудольф Риммель, Владимир Бээкман. Писал стихи и рассказы. Всего в Эстонии у меня вышло около 20 книг – оригинальных стихов, очерков, рассказов и повестей, один роман и сборники переводов эстонской поэзии.
Но даже сидя в кресле консультанта, я не отрывался от жизни и периодически куда-то выезжал. Союз писателей всегда поощрял мои поездки, оплачивал проезд, давал командировочные. Одна из самых впечатляющих поездок – на БАМ (Байкало-Амурская магистраль), где я работал радистом и истопником и откуда вывез массу ненормативных впечатлений. После моего возвращения в Союзе писателей было организовано партийное собрание. Я рассказывал два часа. В конце было принято решение из традиционных двух пунктов: 1. Коммунисту Штейну написать книгу о своих впечатлениях о БАМе. 2. Коммунисту Акселю Тамму издать эту книгу в кратчайший срок. (Вообще, должен сказать, что когда я вспоминаю то время, порой дурное, всегда поражаюсь общественности Эстонии: эстонцы сумели не только приноровиться к советским законам, но и поставить их на службу здравому смыслу.) Так появилась книга очерков «Там, где ходят изюбры», я туда даже фотографии свои втиснул.
После моей второй поездки на БАМ – уже в качестве командира отряда – я написал роман «Донный лёд», по которому была создана пьеса для Ленкома. Режиссёр Марк Захаров, узнав по тематическому плану издательства «Советский писатель» о выходе книги про БАМ, послал ко мне своего завлита, с которым мы написали пьесу «Люди и птицы». Она года три шла на сцене театра Ленинского комсомола, вплоть до появления «Юноны и Авось». На главную роль был приглашён студент ГИТИСа Саша Сирин, оказавшийся сыном актёрской четы из Таллинна. В спектакле звучала живая музыка. Чтобы обозначить ансамбль в программе, его надо было как-то назвать, придумали – «Рок-ателье», так начал свой путь в искусстве Крис Кельми.

Мне везёт на начинания

Через десять лет я понял – хватит, забуксовал. И ушёл на вольные хлеба, а года через два – мне как раз исполнилось 52 – пошёл в порт докером, работал на автопогрузчиках, получая ни с чем не сравнимое спортивное удовольствие. Классная работа! Должен признаться, что в моей жизни было много хороших работ, но три из них – лучшие: докером в порту, лесорубом в сибирском леспромхозе и артистом в театре. Но это я немного забежал вперёд… Проработав год в порту, я поступил в зоопарк. В то время таллиннский зоопарк приобрёл трёх слонят. По международной конвенции, все слоны в зоопарках должны быть дрессированными, причём на английском языке. На эту должность был конкурс, но соперники у меня были несерьёзные. Ведь прежде, чем учить слона разумным движениям, ты должен убрать всё, что он переваривает, чистить вольер, кормить его, а это всё центнеры, мыть слона шлангом, выгуливать. Тяжёлая была работа, но выполнял я её с удовольствием. Так что в зоопарковском деле Эстонии тоже наследил немного.
Уход мой совпал с приглашением в редакцию нового журнала. Вообще мне везёт на начинания. То были перестроечные времена, в 1986-м в Таллинне запустили новый журнал Vikerkaar и параллельный русскоязычный «Радуга», поначалу переводной, в котором я и занял пост редактора отдела прозы и поэзии. Хорошее было время.
А ещё год спустя организовался театр «У виадука», группа актёров отделилась от Русского драмтеатра и перешла на полный хозрасчёт. Шевцов пригласил меня завлитом, но так получилось, что я стал и актёром: в комедии Матуковского «Мудромер» играл главную роль. Мне нравилось ощущение сцены, игры, нравилось выходить на аплодисменты. Шевцов очень талантливый человек, прекрасный комедиограф, он понимал пружины успеха, обладал чувством ритма сценического действия, он не выносил простоев или умираний на сцене, мы заводили зал в любом жанре. Ещё я играл в итальянской комедии «Утешитель вдов», репетировал первосвященника Калифу в «Мастере и Маргарите», эту пьесу ставил у нас Виктюк… Театр был моим последним местом работы в Таллинне.

Я вам почитаю, вы только позовите!

В Москву я уехал по личным причинам ещё во времена Советского Союза. Чем занимался? Всем. Литература меня, конечно, подкормила. Бюро пропаганды художественной литературы имело большой рынок сбыта, я ездил по Москве и Московской области – по детским домам, школам, клубам, домам престарелых – выступал без конца. Были какие-то заказы, я ещё и писал. Нормально жил, пока один бизнесмен не втянул меня в книжный бизнес – интересно, необычно, ново. Мы ведь привыкли к заскорузлой жизни, в которой на всё надо было спрашивать разрешения, а это было творчество в чистом виде и совершенно безопасное, потому как бандитизм развился чуть позже… Поработав в издательстве «Знак», я открыл своё, напечатал «Сказки» Андерсена, продал, купил машину. Но бурно развивающейся конкуренции всё же не выдержал и превратился в рядового книготорговца на книжной ярмарке в Олимпийском комплексе.
И наконец я понял, что пора писать книгу. Я столько накопил, пережил. Моя жена как-то в разговоре произнесла фразу «Уходит век…» И действительно – век уходит, а я свидетель двух его третей. Родился в 33-м, то есть две трети века – мои, я должен их описать. … Моя книга – это не очень связанные с собой микроновеллы, полностью автобиографические. Я только начал погружаться в Эстонию и писал эпизод о Деборе Вааранди, когда раздался твой звонок. Я воспринял это как знак судьбы. Что я хочу сказать тем, кто меня ещё помнит в Эстонии? Sõbrad, olge terved alati. Noh, jah, muidugi, aga… В общем, ребятки, всё-таки надо быть оптимистом. Жить плохо – трудно. Одним словом – не комплексуйте! Я бы к вам с удовольствием приехал. Посидим, поговорим, нам есть что вспомнить. Я вам почитаю. Вы только позовите!