Print This Post

    Евгения Павлова. Ягодный напиток. Стихи

    Новые oблака
    1-2/2017 (77-78) 23.08.2017, Таллинн, Эстония

    Родилась в 1981 году в Сыктывкаре. Окончила Литературный институт им. Горького (отделение поэзии). Подборки стихотворений, а также сказки, рассказы и миниатюры публиковались в периодической печати и альманахах Республики Коми, поэтических сборниках РФ, на литературном портале textura.by. В 2013 году принимала участие в фестивале поэзии в Вологде, а в 2014 и 2015 годах – в международном ландшафтном фестивале поэзии (Эстония), и в 2016 году – на фестивале Prima Vista (Эстония). Живет в Тарту.


    + + +
    …и быстро привыкаешь жить в «шанхае»:
    слушать ветер за окном во время бессонницы,
    и наблюдать, как этот ураганный
    переворачивает контейнеры для стекла;
    привыкаешь
    слышать на кассе: «Tere!» и «Aitäh teile»,
    принимать как должное то,
    что никто не едет на красный свет
    и возмущаться про себя, когда на красный – бегут…

    Привыкаешь не иметь в кошельке наличных,
    а только карточки,
    и слышать: «Я вернула тебе 10 евро обратно».

    Быстро привыкаешь жить в «шанхае»,
    и никогда к тому чувству, когда нужно уезжать,
    даже на время, особенно
    если ты с иронией замечаешь,
    что нет ничего более постоянного, чем «временно».

     

    + + +
    Февраль всегда длиннее остальных.
    Несмотря на то, что дней в нем меньше,
    даже в високосных годах;
    февраль: елку наряжать уже поздно,
    а подснежники собирать – рано.

    Второй месяц года мучительнее всего,
    и боль, и грусть, и расстояния в нем
    чувствуются острее.
    Но нет, есть нечто, за что я благодарна
    февралю:
    ты случился со мной именно в этом месяце,
    заметив тогда,
    что полгода уже общаемся,
    а я и не замечала – ничего не замечала;

    впрочем, ты всегда случаешься неожиданно,
    даже когда приходят односложные электронные письма,
    воздух растворяется в какао,
    или ты говоришь: «Я постараюсь, не переживай».

     
    + + +
    …не важно – красная она или желтая,
    но именно осенью
    тебя во мне больше всего;
    а также в том,
    что с нами случалось и не случилось:
    в коротких встречах летом и весной,
    по дороге из Keila или в Ülemiste,
    в белых розах и красных полевых цветах,
    даже в аромате мандарина от Kenzo,
    которого сегодня уже нет, –
    осени в тебе и во мне больше всего.

     
    + + +
    Скажи, сколько можешь ты
    подавлять одиночество,
    молчанье вынашивать,
    пестовать тишину?
    Многого на свете желать,
    Больше того – отдавать,
    а принимать взамен
    невозможно мало;
    многое на свете уметь,
    но не желать побороть обиду;
    вынашивать гордыню,
    подавлять боль,
    пестовать одиночество;
    изживать сердечную доброту,
    будто это порок;
    Скажи, сколько можешь
    ты, человек-скала,
    вынашивать одиночество,
    быть молчанием,
    создавать тишину.

     
    + + +
    Было время,
    я всюду забывала солнечные очки:
    в парке, на столике в кафе,
    в твоем автомобиле
    пока примеряла твои –
    предназначенные для ночного вождения –
    надевала и казалось,
    что вижу мир твоими глазами,
    а ты иронично замечал, что
    идеализирую тебя сильно,
    очки для ночного видения оставил,
    как будто случайно.

     
    + + +
    …всякий раз проезжая Ülemiste
    в прохладном пустынном вагоне электрички или
    выезжая из Таллинна на автобусе, –
    думаю о том, чего не случилось;
    невольно вспоминаю дынный закат и
    небывалую для конца лета жару –
    теперь далекого, но такого
    насыщенного времени года;
    невольно вспоминаю азы эстонского
    и синюю книжицу по грамматике,
    изданную в Москве в каком-то году,
    над которой ты долго смеялся
    и посоветовал выбросить, «иначе
    всегда будешь говорить по-эстонски с ошибками»;
    невольно вспоминаю осеннее поле
    и гул над ним самолетов,
    твою едва заметную улыбку и просьбу:
    «Туда посмотри,
    видишь написано: «Raadiojaama tee».

     
    + + +
    Я отмываю руки в бочке с дегтем,
    Отпаиваю душу молоком,
    С тяжелым сердцем, в платьице свободном
    И на холодном стоя босиком.
    Я сердце грею солью, паром, медом –
    Снимаю спазмы чаем и вином…

    Как очевидна жизнь с твоим уходом, –
    Свободна и бессмысленна при том.

     
    Ягодный напиток

    Твое отсутствие –
    такое же странное
    чуть-чуть кисловатое,
    как множественное «jõhvikad» в эстонском языке,
    и «mustsõstrad» в нем же:
    морошки, черничины и брусничины…, –
    предлагаешь мне этот таежный
    напиток ягодный, –
    уверяешь, – полезный напиток;
    В то время как сам пьешь нектар тишины,
    нектар выжидания, нектар осени;

    смотришь на меня отстраненно
    и не понимаешь,
    почему тундра для меня превращается в tundma.
    В то время как виной тому
    предложенный тобой когда-то
    marjajook.

     
    + + +
    Ты заваривал черный чай
    и рассказывал мне о том,
    что когда-то Псковские Печоры
    были территорией Эстонской Республики;
    о том, каков порядок слов в эстонском предложении,
    как взаимодействуют все четырнадцать падежей,
    но формально пятнадцать;
    о том, как летают огромные птицы
    над эстонской тайгой,
    расправляя крылья на всю ширину дороги,
    так что, немало будет дивного еще
    для меня в тарабарском наречьи…

    Ты говорил, а я молчала,
    потому что подумала:
    Невозможно прочувствовать Эстонию с кем-то,
    кроме тебя;
    Подумала, а вслух сказала:
    – Lörts… такое красивое слово.