Елена Скульская. Вопреки тартуским прививкам. Вспоминая Эльвиру Михайлову

Филологический факультет Тартуского университета упорно прививал людям моего поколения литературоведческий снобизм, принципиальную наукообразность сознания, страсть к разным формам собирательства – часто совершенно бесполезного, а, главное, бескрылого. Но Эльвиру Михайлову эти принципы как-то обошли стороной, или она их мягко и деликатно обогнула, посвятив себя редакторству и переводам, что требовало, прежде всего, вдохновения, а не начетничества.

Она – из тех очень немногих персонажей, о которых тепло и сердечно писал Сергей Довлатов, избегая иронии и сарказма; Эльвира была редактором его книги, подготовленной к печати, но не увидевшей свет. Мягкость и интеллигентность, готовность выслушать собеседника и серьезно отнестись к его утверждениям, делали ее отношения с авторами отрадными. Она всегда сторонилась скандалов, коллективной травли, никому не навязывалась, но и никогда не рвала отношений; от нее веяло легкой прохладой, но это гораздо лучше, чем жаркая дружба, сменяемая столь же жаркой ненавистью.

Большинство людей, знавших Эльвиру, очень хорошо к ней относились. Это были совершенно разные люди, между собой они редко могли договориться, многие ее приятели враждовали друг с другом, но Эльвира умела огибать и эти углы не соглашательством, а тактичным невмешательством.

Мне кажется, она не знала злобы и зависти – двух сильнейших мировых страстей. Ни разу не слышала, чтобы она повысила голос или говорила, не выбирая слов. Нет, она очень дорожила словами и умела их выбирать и подбирать. Это свойство достойного переводчика и умного редактора.

Мы не часто виделись и не много разговаривали, но всякая встреча оставляла по себе послевкусие: было совершенно очевидно, что литература нужна, что бедность ей не помеха, что слово будет жить вечно.

Эльвира Михайлова никогда не старалась быть на виду, но мягкий свет, от нее исходящий, сообщал всему ее облику обособленную ценность, которую невозможно забыть.

Очень, очень жаль, что ее не стало…