Ирина Белобровцева. Об Эльвире – памятное

Мы не были закадычными друзьями/подругами. Эльвира Михайлова училась на русской филологии в Тартуском университете, по-моему, на курсе до меня. Мы и знакомы-то не были, хотя, конечно, знали, кто есть кто. Она уже тогда определила свой будущий путь – пошла в семинар Валерия Ивановича Беззубова, где занималась переводом эстонской литературы. Поэтому и после окончания университетских штудий наши дороги долго не сходились: она занималась редактированием, переводами, была консультантом в Союзе писателей…
Со временем Эльвира стала легендой благодаря своему предложению Довлатову издать первую книгу в Эстонии. Вместе с главным редактором издательства «Ээсти раамат» Акселем Таммом она пыталась побороться с государственной машиной, но поражение было неизбежным.
Познакомились мы, когда она работала в журнале «Радуга». Журнал тоже был своего рода легендой: возник в годы перестройки, публиковал и русских, и эстонских авторов, самым интересным в нем был раздел публицистики – время было такое, все менялось, цензура слабела с каждым днем, и оба редактора журнала – Алла Каллас и Эльвира Михайлова – выпускали каждый номер как произведение искусства. Во-первых, в том смысле, что журнал был богато иллюстрирован работами эстонских художников, а во-вторых, литературный раздел подбирался со вкусом, тщательно, с интересом, сети для ловли авторов раскидывали по всему еще существовавшему Советскому Союзу, и читатели неизменно чувствовали себя удачливым рыбаками с богатым уловом.
У меня там вышла целая серия статей об эстонских прозаиках и переводы, которыми мы с мужем, Виталием Белобровцевым, начали заниматься с 1977 года. Наш перевод большого фрагмента романа Николая Батурина «Кентавр» стал одной из публикаций, завершивших историю выхода журнала в 2006 году. Причина была самая прозаичная: издателям перестало хватать денег.
Глядя на Эльвиру во время наших встреч, я видела человека, кажется, во всем мне противоположного, и это мне нравилось: она была миловидная, смуглая, кареглазая, темноволосая, чуть-чуть испанского типа; осторожная в суждениях и, может быть, поэтому, говорившая медленнее обычного. У нее был красивый низковатый голос, вкрадчивый, отчего она казалась загадочной. И, пожалуй, слегка архаичной. По-хорошему архаичной. В смысле – очень женственной.
Потом стали доходить слухи о том, что она уехала в Америку зарабатывать деньги, не то как экономка, не то как гувернантка. Это мало вязалось с ее обликом, но сам поступок я оценила: переводы с эстонского в новой реальности оказались невостребованными, и она взяла на себя ответственность за семью.
После ее возвращения мы виделись на каких-то мероприятиях, здоровались, перебрасывались несколькими фразами, как-то она встретилась мне возле университета с перевязанным предплечьем, и тут выяснилось, что одна схожая черта у нас все же есть: мы обе «кошатницы». Ее сильно поцарапал собственный кот, старый и, по весне, агрессивный, в ссадину попали бактерии и т.д.
Почему я вспоминаю именно эту встречу? Потому что неожиданно она пригласила меня на свой юбилей. Он отмечался предельно скромно, у нее дома, в кругу нескольких друзей. Гости были все литераторы, переводчики, редакторы, поэтому и разговоры шли на темы литературы. Но Эльвира все-таки успела показать мне и фотографию внучки, и замечательной красоты породистую кошку дымчатого окраса. Понятно было, что это – самые дорогие ей существа.
И еще, и еще мы встречались. Она просила, чтобы ей присылали сообщения о наших университетских конференциях, вечерах, встречах. Чувствовалось, что такого общения ей недостает. Это особенность Эстонии – люди здесь не очень-то сходятся. А ведь она была, на мой взгляд, лучшим переводчиком своего поколения. Начав, как все, то есть – переводи, что дают, она доказала свой талант и стала переводить только то, что ей нравилось. И нравились ей писатели очень разные: романтичный «мачо» Николай Батурин с его сибирскими романами, умный и ироничный Яан Кросс, хитрован Михкель Мутть… Она работала не быстро, вчитывалась, давала текстам отлежаться и никогда от них не уставала. Оглядываясь на ее переводческий путь, я вижу, что переводила она всегда писателей-современников, а значит, ей было дорого общение с автором, возможность о чем-то его переспросить, узнать его мнение. Ей важно было, чтобы у нее с автором одно и то же было на слуху, на памяти.
Читателю, если он не филолог или критик, редко бывает важно, кто перевел ту или иную книгу. Только если фраза «царапает» сознание, он понимает, что перевод плох. В переведенном Эльвирой ничто не мешало воспринимать авторскую мысль. Это и есть самая большая заслуга переводчика.

На юбилее Эльвиры Михайловой. Три редактора в ряд: Малль Каэватс (журнал Кеэль я кирьяндус), Аксель Тамм (главный редактор издательства “Ээсти раамат” в “довлатовскую” пору) и Эльвира Михайлова (редактор русской редакции того же издательства в ту же самую пору). 2013 год. / Архив Ирины Белобровцевой