Таисия Орал (Абу-Даби). Стихи о теле и имени (2020). Стихи

***
Весна настала: нет весны.
Дни долги, быстры. Сны тесны,
просторны. Будущее смутно,
точнее, ясно: будет утро,
а после – полдень, вечер, ночь.
Уж тут ничем нельзя помочь,
поскольку всё ещё возможно:
спокойно быть и быть тревожно.

 

***
Вне сада яблонь и берёз
ещё уметь бы жить всерьёз.

Вчера, держа в уме пионы,
связала шкаф на три персоны.

За неимением сирени
бродила вдоль куста мигрени.

Сегодня, думая тюльпан,
составила рабочий план:

когда сварю листву травы,
займусь прополкой головы.

 

***
Тело, я тебя не вижу
сквозь закрытые глаза –
только света отпечатки
остаются на сетчатке.

А когда накрою уши –
слышу только шум морской
и процесс пищеваренья
странный, как стихотворенье.

Если затыкаю нос,
если рта не открываю –
начинаю задыхаться,
в страхе смерти бултыхаться.

 

*** (на пляже)

Тело лежало белым-бело,
всё в колосках света.
И было ему сиренево,
что местами оно раздето.

Тело прощало всех за всё,
как глупый щенок балдело,
волнуясь, что опять заснёт,
не завершив дневное дело.

Тело, какой же ты странный дом.
Что у нас внутри творится?
Лишь намекает симптом –
веди, мол, себя в больницу.

А там расскажут, что тело – враг:
вирусы и бациллы.
Тело множеств, всё в телах,
что ж ты нас простыло?

 

*** (body worlds: oda)

слава коже
покрывающей
телесные миры
отделяющей
презрительно-сокровенное
от того, что ели уже не мы

коже-губке
посасывающей
ультрафиолет –
это тоже работа
(самовольные капельки пота
преломляя – являются – свет)

коже-панцирю
коже-броне
с нею лишнее
не проникает извне
нужное не протекает наружу
в отчужденную лужу

голубые реки
красной крови
отряд нейронов
и поток морфем
всё движется (что движется) любовью,
а пластинируется не совсем

 

*** (Попытка медитации)

Дорогое эго, отойди в сторонку,
не тащи меня в свою воронку.

Не ной, пожалуйста, дорогое колено,
полежи-ка смирно, как полено.

Шея дорогая, не прошу: не затекай,
ибо – толку? Привыкай, привыкай.

Я не тело и не ум,
от которых мой внутренний шум,

а бескрайнее пространство покоя,
где одно переходит в другое.

Между мной и не мной
только я стою стеной.

Как же, – вдруг оно спросилось –
сфокусироваться без усилий

посреди своих бровей
и пройти меж двух дверей

в тот невидимый сквозь опыт и быт
вход, который всегда нам открыт?

 

***(Младенчество)

Всё вертится без хруста, без усилия,
как будто смазано любовью.
Обыденно шуршат у изголовья
недоказуемые крылья.

И тельце шибко, радостно летит,
не вписываясь в повороты,
нагуливая аппетит,
не ведая иной работы,

себя познанию отдав
и жизнью «жизнь» поправ,
уже владея тайной счастья,
движения, деепричастия.

Потом из клинописи шрамов,
из пятен на коврах и пыли книжных полок
восстанут очертанья древних храмов
и сотворится археолог.

Но большее всегда бесследно просияло,
просеялось сквозь сито:
лишь то и было, что осталось скрыто;
лишь то и есть, в чём нет материала.

 

*** (Принцессы не кусаются)

Н. К.

Когда губы нам были еще тяжелы
и свисали,
когда руки внезапно встречались с ногами
и друг друга не узнавали,
когда зубы сидели в десне,
как Чужой в клетке грудной
астронавта,
тогда еще не было нам ни вчера и ни завтра.

Мы оттуда запомнили ничего.
А свидетели предъявили альбом –
там девочка в чепце в лесу
чернику жуёт вместе с кустом.
(Но что это проясняет?)

Не успеешь еще подружиться с зубами
(вот об этом мы кое-что помним и сами),
как они выбиваются в танце
об стол
или сами собой опадают,
как лепестки у ромашки.
Снова здравствуйте, супчики-кашки.

А потом эти зубы уже коренные, послушные
в школу пошли
(ибо лучше никто не придумал).
Там такие жвачки жевались,
что пломбы как бомбы взрывались,
и пот холодный прошибал недетский.
Но нас вызывали к доске,
и с училкой мы шли на дуэль,
как Онегин и Ленский.

Ну и долго еще
мы вгрызались в гранит
так, что челюсть навеки болит.
И нет такого ортодонта –
отсюда и до горизонта.

 

***
Сеть из радужного света коле~
колеблется в изумрудной воде.
В наступающей тени человека
ютятся прозрачные рыбы~бы.
Миниатюрные дюны на дне,
будто увиденные из самолета,
вздымаются песком по мановению
невидимых ядер движения~жения.
Плоть моря сегодня без гребней –
только глянцевые~вые фрагменты
неуловимых в целом дельфинов.
Волны пульсируют, приближаясь –
как дыхание~ание, как мысли –
из сиреневой дымки горизонта,
чью приблизительность нарушает
лишь точность траектории на-
падения сиятельно-белых птиц,
возвращающихся в обжитое небо
с утихающей рыбой. Каково это –
есть на лету? – думал, что думает
тот, кто спрашивал о другом~ом.

 

***
Молоко льется на пол, на стол
в черно-белых кадрах Тарковского
(будто кровь в негативе). Смотрю,
как его (ее?) слизывает щенок,
и предлагаю (кому? кому?)
показать эту сцену во сне (мне?).
Потому что во сне моё тело летает –
так, как будто не знает, что ему не положено.
Потому что во сне на землян
нападают пришельцы (и я среди них);
наползают низкие, твердые облака,
пригибая людей к земле, как растения;
штормовое море подходит к порогу,
ионизируя воздух, предвещая пугающую
свободу.

Но не эти сны возвращают меня себе
замерзающей в едком поту. Другие:
странные звуки, цвета и фигуры,
родная собака, которую вижу у дома
в двух местах сразу, высокое дерево,
выросшее во дворе, пока я закупалась
продуктами, кто-то чужой, дающий мне
новое имя, стремящийся расположиться
в моем сознании. Много всего происходит
(во сне) без возможности выключить,
переключиться, нажать на паузу, на реплей
(д а й т е    ж е    р а з г л я д е т ь).

Если бы сон был мне подвластен,
я бы, пожалуй, смотрела
как белое белое белое белое
льется на стол и на пол,
и как его лижет черный-черный щенок.

 

***
Противопоставь противопоставлению
ещё не противопоставленное ничему
и смотри смотри не разглядывая,
не разгадывая свое неотражение
во всеобьемлющем. Есть любовь,
и есть то, что глубже любви: когда она
себя не знает по имени, не знает ещё
пределов любимого и себя от него
не отличает. Город, пустыня, дом – ничто
из этого и всего остального нигде
не начинается и не заканчивается:
невозможно покинуть ничего из того,
чему пригодилась свидетелем. Всё,
что выпало – по любви, всё, от чего
хотелось бежать – свобода. Для того,
кто не спит, ночь не начинается и
не заканчивается, день не начинается и
не заканчивается: только стихотворение.

 

***
Называя по имени,
приучают
откликаться,
успокаивать:
это я (нечто
равное самому себе) –
не больше, не меньше,
даже если сегодня просну-
-лся-лась-лось-лись
кочкой, строчкой, облаком
саранчи, деревом, севером,
сиреневостью,
ветреной новостью,
даже если вчера отвали-
лся очередной атавизм
и наросло
родин,
родинок,
родителей.
Where are you from? –
если не там
принимают
за местного-ю,
местную-го?
Может быть,
неизместные мы,
извременнЫе?
Часики на рукаве
реки – со стрелками,
измеряющими
постоянный радиус к точке
необходимой случайности.